страдалица, когда вы и Мартин вошли во Храм? Она окинула нас притворно-смущенным взглядом и выговорила томно: это, наверное, неприлично, но я ужасно хочу есть.
– Каждый борется со своей бедой как умеет, – тихо возразил я.
Она сверкнула своими умными глазами:
– Нет, нет, не думаете же вы в самом деле…
– Мисс Пиил, – перебил ее я, – когда вы примете обет, вам придется отказаться от привычки верить лишь в то, во что вы желаете верить.
Глаза ее, широко распахнувшись, вспыхнули и тут же погасли.
– Что я должна делать, отец-командор? – смиренно спросила мисс Пиил.
– Свободны ли вы от долгов земных, сестра моя? – начал я ритуал посвящения.
– Да, отец-командор, – твердо отвечала она, – Все долги отданы, а все, что осталось принадлежит лишь мне.
– Свободна ли душа ваша?
– Нет, отец-командор, – глубоко вздохнула мисс Пиил. – Я виновна в смерти человека, которому хотела помочь.
Я ничего не ответил ей, но мисс Пиил что-то углядела в глазах моих.
– Да, да, вы верно поняли, я говорю о Мартине Кеплене. Вообще-то я знаю его (лицо ее дрогнуло, и она тут же поправилась) знала издавна. Мы были еще детьми, когда встретились впервые. Родители привезли братьев в Уайтхауз, где гостила и я со своим родными. Старший Роберт и тогда был очень серьезным мальчиком. А Мартин… Мартин всегда был обаятельным проказником, которому все сходило с рук.
Все мои родные погибли во время мятежа Нокса. Сама я уцелела лишь потому, что подоспевший отряд Стентона, нашего соседа, выбил мятежников из усадьбы. Так Чарльз впервые спас мне жизнь… Он же отвез меня в Уайтхауз, и в доме сэра Генри я жила до совершеннолетия и принял на себя, испросив письменное разрешение моего дяди, управление моим имением. Не могу не признать, что хозяином он оказался весьма толковым и не только привел все в порядок, но и сумел приумножить мое состояние. Правда, при этом не уставал повторять, что занимается этим вовсе небескорыстно, без претензий на любовь к ближнему. Этим (мисс Пиил вымученно улыбнулась) Чарльз Стентон ужасно похож на жителей Найта: они тоже любят подчеркивать свою практичность.
Сейчас любят рассказывать страшные истории о времени правления королевы Марии, но для меня оно (если не считать гибели моих родителей, убитых, кстати, ее врагами) оно прошло беспечально. Да государыня закрыла большой монастырь в нашем округе (однако не тронула ни деревенскую, ни замковую церковь сэра Генри) и основала на его месте школу и лечебницу для бедных. Как рассказывал сэр Генри, королева отметила при этом, что Ночи угодны здоровые телом и ведающие, что творят. Когда же настоятель монастыря (уже бывший) гневно возразил ей, государыня кротко отвечала ему: «Св. Томас, основатель монастыря сего, роздал все достояние свое беднякам из округи. Почему бы тебе не последовать его примеру?»
К чему я это рассказываю? Я просто хочу сказать, что время это было Светом в Ночи, который угас со смертью королевы Марии. Хорошо помню тот день, когда в замок сэра Генри примчался его зять Роберт. Конь его был донельзя измучен, а сам он утратил обычную солидную самоуверенность. Да что там говорить, Роберт был попросту испуган. Лицо его дрожало, когда он кричал, что королева Марии умерла, трон теперь неприменно достанется Елизавете, а нам всем нужно как можно скорее покинуть страну, поскольку новая государыня ни за что не простит нам честного служения ее сестре.
Поначалу никто не думал о бегстве в Найт. Сэр Генри предложил направться на север, затем, повернув на восток, перебраться в соседнее королевство. Роберт, постепенно успокаиваясь, готов был согласиться с ним. Прискавший вслед за братом, Мартин, напротив, обозвал его паникером и с кривой усмешечкой заявил, что лично никуда ехать не собирается, поскольку никогда от судьбы не бегал и не будет впредь. Точку в разгоревшемся споре, как всегда, поставил Стентон, появившийся в замке позже всех. Тоном абсолютно спокойным он объявил нам, что новая королева направила на север крупные отряды и дороги, ведущие в обход столицы к восточной границе, уже перекрыты. Двигаться к беспокойной южной границе равносильно самоубийству. Остается единственный путь на запад. В Найт.
После этих слов наступило глухое молчание. Слишко необычным представлялось нам высказанное предложение. Одно дело – жить под властью королевы, верующей в Ночь и совсем иное – удалиться в страну, где такой веры придерживаются все.
Наше замешательство нисколько не смутило Стентона. Тем же твердым тоном он пояснил, что уже отправил своего человека в Найт и уверен, что там нас примут хорошо.Сейчас я думаю, что та давняя уверенность его основывалась на том, что мысль уехать в Найт возникла у Стентона не вдруг. Напротив, он, привыкший все рассчитывать наперед, готовился к этому заранее. Разумеется, это только мои догадки, ни тогда, ни после Стентон не признался нам в этом, но, тем не менее, смог убедить нас следовать его плану. Даже Мартин неожиданно легко согласился с ним. Можеть быть, Ночь всегда манила его?
Признаюсь, что все мы, исключая Стентона, отправились в путь с робким сердцем. И неожиданно беспечный облик Мартина, наверное, был не более как прочно сидящей маской. (Родись он в ином сословии, стал бы неплохим актером). Наши люди, без которых мы не желали уехать и опасались оставить их на расправу нашей преследовательнице, хоть и покорно следовали за нами, но (мы явно видели это) страшились своей судьбы. Хотя со времен короля Харри, имевшего супругу послушную Ночи, преследования иноверных почти сошли на нет, но в странах, соседствующих с нами, посвященных Ночи по-прежнему без лишних разговоров отправляли на костер. И мы имели все основания беспокоится, что жители Найта не делают различий между нами и нашими соседями.
На третий день пути мы пересекли границу Найта и ничего особенного не произошло. Стентон выехал вперед нашего каравана и, перегорив с приграничными стражами, предложил нам следовать за собой. Темный мир расступился и принял нас. А еще через три часа я впервые увидела герцогиню Найтскую…
Она летела нам навстречу, как всегда, в таких случаях облаченная в мужское платье на своем великолепном скакуне (вы напрасно улыбаетесь, я деревенская жительница и понимаю толк в лошадях). Тогда, до этой несчастной войны, она была моложе и как бы светлей (понимаете вы меня?) и казалась неотразимо прекрасной, насколько может выглядеть прекрасной одна женщина в глазах другой. И страшное сомнение поразило душу мою: ужели это милое приветливое существо и есть земное воплощение тех сил Зла, кои противостоят Всевидящему. Вместо высокомерного жесткого чудовища, каким представлял нам герцогиню
