мой мальчик. Иного пути у нас нет. Бархамы могут пустить нас по миру. Они уже прислали судебных приставов и наш дом… наш очаг, наше родовое поместье может перестать принадлежать нам.
– Но как? Мама Самида, как я женюсь на ней? Что… что я покажу в первую брачную ночь. Ведь крови не будет… мы будем опозорены и обесчещены!
– Ну так сделай так, чтобы кровь была!
И встала со своего кресла.
– Свадьба будет послезавтра, готовься, сынок. И… и я дала слово, что этот ребенок родится, и мы дадим ему свое имя.
– Ибн Беи всегда держат свое слово, мама. И мы сдержим. Я дам свою фамилию ее сыну.
И кровь была, потому что я взял ее там, где эта потаскуха оказалась девственной. Не все свои дырки она отдала своему любовнику. Грязная дрянь ластилась ко мне, соблазняла. Она думала, что перед ней сама невинность, а перед ней был развратный дьявол, познавший все извращенные формы удовольствия с проститутками и шлюхами.
Мама Самида на многое закрывала глаза, лишь бы ее мальчику было хорошо, и он получал удовольствие. Наслаждение эмира Ахмада Ибн Бея превыше всего.
Когда Зубейда увидела мой член, чуть не заорала от ужаса, а я злорадно засмеялся и, схватив ее за волосы, поставил на колени. Она сосала и заливалась слезами, перепачканная слюной и соплями, а потом я поставил ее раком и вошел в ее узкую задницу без подготовки… Ведь мама Самида просила кровь. Я подарил ей пятна крови на белой ночнушке невесты.
Я сдержал свое слово.
И не навредил ее плоду. Больше ни разу не притронулся к ней. После родов сослал в дом для прислуги. Она умерла от пневмонии, спустя год, я даже не помню, как она выглядела, потому что ей было запрещено входить в дом и попадаться мне на глаза. Как и запрещено было видеться со своей семьей. Они увидели ее только на похоронах, увидели ее и своего внука. Мне было семнадцать, а ему исполнился год. И он называл меня отцом, а я называл его сыном и ни разу за всю его жизнь не дал ему узнать, что это не так. Слово Ибн Бея бесценно!
Потом тетя женила меня на Маре. Ее звали Лейла, но все с детства называли Мара.
– Она кроткая и молчаливая. Она подарит тебе счастье, сынок. А ее семья – одна из богатейших семей нашего города.
– Надеюсь, она не беременна от своего конюха?
Мрачно спросил я, и тетя потрепала меня по плечу.
– Нет, мой лев. Лейла чиста и невинна. Она немного замкнута в себе и странна. Родители ищут ей достойного жениха.
– В чем подвох, мама Самида? Ей двадцать, и она все еще не замужем.
– Какая разница, сынок? Она хорошая девушка из прекрасной семьи. Это чудесная партия, поверь.
И я поверил, даже восхитился невестой с длинными черными волосами и влажными карими глазами. Мне даже подумалось, что, возможно, и у такого урода, как я, будет семья. Возможно, у меня появится моя женщина.
Но я ошибся.
Хотел, чтоб было по-другому, не так, как со шлюхами. Раздел ее, потом разделся сам. Она осмотрела меня с ног до головы и выблевала весь свадебный ужин.
– Не видела ничего уродливей…, – вскрикнула и попятилась к стене, – вот это! – показала пальцем на мой член. – Вот этим ты меня… нет! Это слишком жутко!
Ночью, пока я брал ее, она молилась и смотрела в потолок, а потом обратила взгляд на меня и прохрипела:
– Дьявол! Какой же ты уродливый ублюдок! За тебя можно было выйти только за деньги! Когда я смотрю на тебя, я содрогаюсь от ужаса и от боли!
Я не ударил ее… нет. Я просто доказал ей, что я на самом деле дьявол и она не ошиблась. Она орала мне проклятия, а я смеялся и трахал ее во все дырки. И снова первый и в последний раз. После ночи с ней я начал завязывать им глаза.
Потом я узнал, что она ждет ребенка… Моего ребенка. Я подарил ей золотые браслеты, кольца, много новой одежды. Я думал, что, может быть… может быть, она перестанет считать меня уродом. Может быть, у нас что-то получится. А она выпила какой-то дряни, чтобы убить в себе нашего ребенка.
Девочки родились слепыми. Последствия химии, которую она хлебнула и которой выжгла и себе желудок. А я увидел их и… и понял, что убью любого, кто посмеет причинить им боль. Взял на руки и понял, что впервые чувствую в своей груди сердце, и оно содрогается, когда я касаюсь губами нежных волосиков на макушке.
И я впервые ощущаю, что значит любить живое существо.
* * *
– Ахмад!
Вздрогнул от того, что услышал свое имя ЕЕ голосом. Она никогда раньше его не произносила.
– Да.
– Можно войти?
Обернулся – стоит на пороге в длинном бирюзовом платье и аккуратно завязанном хиджабе. ЕЕ глаза огромные и чистые, как синее небо. Ее кожа отливает перламутром, и от ее красоты у меня сжимает грудную клетку. Впервые пришла ко мне.
– Войди!
Сказал глухо и поставил бокал с виски на стол, откинулся на спинку кресла, сунул в рот сигарету и поднес к ней золотую зажигалку. Она прикрыла за собой дверь. До меня донесся тонкий аромат духов и запах тела, от которого задрожали ноздри и тут же потянуло в паху. Еще одна, считающая меня уродливым ублюдком и сатаной.
– Как… твоя дочь?
Вскинул бровь и склонил голову к плечу, затягиваясь сигаретным дымом.
– Тебе, правда, интересно?
– Да… я хотела узнать, как она себя чувствует и… хотя бы узнать их имена, спросить о них у вас… тебя…
– Подойди ко мне.
Голубые глаза смотрят на меня с недоумением. Она явно взволнована, и мне странно видеть ее у себя, странно слышать от нее какие-то вопросы. Более того, я сейчас взбудоражен воспоминаниями, и в груди у меня горит адский пожар. Эта попытка поболтать раздражает и не нравится. Она отдает лицемерием. Подошла вся преисполнена ожиданий, что я отвечу.
– Знаешь, зачем я на тебе женился, Аллаена?
Молчит… в глазах появилась легкая искорка страха.
– Мне не нужно, чтобы ты болтала, задавала вопросы и пыталась со мной поговорить. Стань на колени.
Стоит и не шевелится.
– Покорность? Помнишь?
Опускается на колени, и теперь ее нежное лицо напротив моей ширинки. Сдернул с нее платок и сунул ей в руки.
– Твой рот мне нужен не для того, чтобы ты болтала. Завяжи глаза и
