четыре. Она кажется перспективной.
— А кто голосовал за упразднение объекта? Нет. Я изучил его** родословную. Это не то, что нам нужно.
— Она имеет связь с объектами, хоть и косвенную.
— Смотрю, ты перестала обезличивать объект номер четыре, — недовольно заметил Красавчик.
Зуб не ответила.
— Я же сказал ничего не предпринимать. — Клемент сверкнул глазами. — Не помню, чтобы давал тебе задание сблизиться с объектом.
— А я это сделала бы и без задания. Она мне нравится. — Зуб снова сложила руки на груди.
— Так не пойдёт, Зуб.
— Да ладно тебе, — неожиданно вмешалась Красавица. — Пусть она делает, что хочет, если это не вредит плану.
— Которого, кстати, нет, — сказал Красавчик. На удивление, Красавица согласилась с ним.
Клемент задумался. Он оглядывал присутствующих блестящими глазами, казавшимися черными в полумраке. Он понимал, что впервые за всю историю организации у него нет плана. Его это пугало. По-настоящему пугало. За всю свою жизнь он не испытывал такого состояния зыбучести, как теперь. Даже учитывая годы относительного детства, которые дались ему нелегко.
Ему нестерпимо захотелось сыграть в шахматы, но на поле не было ни одной пешки, ферзь повержен, а дрожащий от страха король стоял в окружении фигур противника. Это казалось безоговорочным матом. Все было даже хуже, чем когда он начал свою кампанию годы назад. Что же делать?
Зуб стояла напротив, сверля его красивыми светлыми глазами. Будто прочитав его мысли, она сказала:
— Может, просто пока понаблюдаем за ней?
Долгую минуту организатор молчал. Потом кивнул, вызвав вздохи облегчения у присутствующих.
— Рыжий. Задание приударить в силе.
— За номером четыре?! — не веря своим ушам, спросил тот.
— Да.
Красавчик свистнул. Красавица с ухмылкой заметила:
— Лаконично.
Рыжий стоял, опустив голову.
— Не думай, что я не знаю, — снова сверкнув глазами, добавил Клемент. И пока никто не спросил, о чем он, сказал: — Объявляю сходку закрытой. Красавцы, вы первые. Затем Гриб, Рыжий, Зуб и последним я. В путь, — он показал первым на выход.
* * *
Петуния плыла. Плыла в тишине и покое. И вдруг будто через сто слоев ваты ее вытащили на свет божий. Если бы она помнила, как родилась, то сравнила бы нынешние ощущения именно с моментом своего рождения. Холодно, неуютно, непонятно. И очень, очень больно. Ей показалось, что голова, укутанная в мягкий густой мех, вдруг отделилась от тела и упала на горячие угли, а в уши тем временем заливалась ледяная вода.
Кто-то звал ее по имени, но она не могла даже понять, в реальности слышит это или во сне.
— Фитцкрутер, отойдите! — Строгий голос, тихий, как сама смерть.
"Я умираю?" — хотела спросить Питти, но губы не двигались.
— Хорошо, директор, — ответил тем временем Фитцкрутер и, видимо, отошел, потому что где-то на периферии замаячил свет, ранее загораживаемый парнем.
— Питти! — Это была Клементина.
— Ду-усль! — с придыханием позвала Триаль, как обычно, не стараясь выговорить букву "р".
Петуния усмехнулась, сама точно не понимая, чему. Может, тому, что такая знаменитость, как дочка посла, вдруг обратила на нее внимание.
— Жива? Ну слава Мерлину. Как же я напугался! — кажется, это был Альбус. Но это не точно.
— Петуния! Петуния, ты слышишь меня? — еще один знакомый голос.
— Скорпи… — на большее сил у нее не хватило.
Кто-то взял ее за правую ладонь, сжал, будто тисками, и по телу разлилась очередная волна боли. Она застонала.
— Локоть вывихнут. Поттер, лучше отпустите ее, — сказала какая-то взрослая женщина, загородившая капающую с неба воду.
— Да, мадам Помфри, простите, — сбивчиво ответил ей Ал.
Петуния чувствовала, как сознание все сильнее вталкивается в бренную оболочку, которую оно покинуло при встрече тела с твердой землей. Она хотела сказать, что ей поставили подножку, но кто-то мягко остановил ее попытки, попросив не вырубаться и копить силы. Она послушалась. Как легко было повиноваться просьбе ничего не делать.
— Несколько ребер, локоть, может быть, трещина в бедре. Она приземлилась на правую сторону, так что там множественные повреждения. Как хорошо, что девочка успела сгруппироваться, иначе бы сломалась пополам. Такие переломы я бы до Рождества не вылечила. Палочка цела? Это куда важнее.
"Да что вы?!" — мысленно усмехнулась Петуния.
Кстати, группироваться при падении ее учили отнюдь не в Хогвартсе. Этому она тренировалась в Швейцарии, прежде чем попробовать кататься на лыжах. Как хорошо, что тренер Мюллер заставил Питти довести этот рефлекс до автоматизма.
— Надо написать ее маме! Я так виноват! — убивался Альбус.
— В чем же, мистер Поттер? Мы отчетливо слышали, как мисс Дурсль сказала "Скорпи", явно подозревая в своем падении вашего небезызвестного друга Малфоя.
— Что? Профессор Спраут, вы не поняли… — начал оправдываться Скорпиус, но его перебил властный мужской голос, кажется, профессора Нотта, учителя зелий:
— Профессор Спраут, очевидно, не знает, что мистер Малфой ввиду тесного общения с мистером Поттером так же частенько видится и с мисс Дурсль. Думаю, мисс Дурсль звала мистера Малфоя отнюдь не потому, что он виноват в ее падении, а по другим причинам.
— И по каким же? — запыхаясь, спросила профессор Спраут. — Что мне писать в письме родителям бедной девочки? Магглам!
После этого признания начался форменный галдеж. Питти услышала, как мадам Хуч дает свисток и объявляет перерыв. Она не сразу уловила тот факт, что игра все это время официально не останавливалась. "Волшебники точно сумасшедшие" — Казалось, даже мысли заставляли чувствовать боль во всем теле. Но потом выяснилось, что ребра просто болят при каждом вдохе и выдохе. Петунии почудилось, что ее насадили на раскаленные вилы.
— Больно, — кое-как собрав силы, пожаловалась она.
— Нюня.
Этот голос Петуния узнала сразу. Роза Грейнджер-Уизли. И тут же, в ту самую секунду, как суетливая мадам Помфри, наконец, навела обезболивающие чары, Питти вспомнила, на каком ряду почувствовала подножку и полетела с лестницы.
— Она, — прошептала Питти, пытаясь вырвать безвольную правую руку из ладоней целительницы и указать на рыжую недокузину.
Роза отошла на шаг, уперевшись спиной в Джеймса, одетого в бордовую квиддичскую форму, который с таким же напугано-бледным лицом, что и у Альбуса со Скорпиусом, глядел на Петунию. На долю секунды девочку это даже позабавило: она нашла, что сблизит отдаляющихся братьев, для этого всего лишь пришлось сломать пару ребер.
— Девять, — сказала мадам Помфри недовольно, будто винила в чем-то больную, — девять ребер сломаны!
— Ну или девять, — закончила Петуния вслух свою мысль. Почему-то слишком многое ее в эти минуты пробивало на смех. Это начинало беспокоить. Боль отступала, давая силы на то, чтобы дышать и думать. Она попыталась сесть, но твердая рука целительницы остановила ее.
— Я еще не закончила. Не двигайтесь, а то
