* * *
…Айльф деловито налегал на лопату. Леон поднял повыше фонарь, чувствуя себя совсем бесполезным и стараясь не наступить на туго спеленутое холстиной тело. Наконец Айльф решил, что глубина получилась достаточная.
— Взяли, сударь, — сказал он.
Тело легло в сырую яму. Айльф вновь взялся за лопату.
— Отдыхай, пока не позовут, — сказал он.
Леон так и не понял, были ли это обрядовые слова прощания или импровизация.
— А если они вернутся? — спросил он.
— Кто? — насторожился Айльф.
— Грабители, естественно, — сердито сказал Леон.
— Чему быть, того не миновать, верно, сударь? — в голосе у юноши прозвучала усталость. — Мы и в лесу можем на них наткнуться. Может, и не стоило огонь в доме жечь, но дело ведь сделано, так ведь? Вы небось есть хотите… Сыр еще остался. И сухари…
— Не знаю, — неуверенно ответил Леон. Он уже несколько раз ополоснул руки в ручье, но все равно ладони казались липкими. — Умыться бы…
— Так вы же в ручье мылись! — удивился юноша.
— Нет… теплой водой.
«Мыла они тут не держат, — подумал он тоскливо. — Не изобрели еще мыла…»
— Ну, разве что принцесса наша полоумная сообразила. Сам я, сударь, воды не грел. Не до того было.
Если даже Сорейль и продолжала глядеть все с тем же отсутствующим видом, о том, чтобы согреть воду, она все же позаботилась. Сполоснув лицо и руки, он почувствовал себя освеженным… незапятнанным… Вспомнил, что голоден, и сам удивился — неужто он настолько очерствел, что даже прикосновение к липкому от крови мертвому телу не способно отшибить у него аппетит… «Я становлюсь как они, — подумал он, — как эти. Таким же непрошибаемым и одновременно таким же суеверным». За крохотным слюдяным окошком стояла сплошная мутная мгла, такая мгла порождает страх, подумал Леон, а вместе со страхом вызывает к жизни чудовищные порождения человеческого воображения.
Он кивком позволил Айльфу сесть за стол. Юноша без особого стеснения расселся на грубой скамье — похоже, сословные предрассудки, сковывающие низы еще больше, чем сеньоров, были ему чужды.
— Так, значит, — пробормотал Леон, размачивая жесткий сухарь в чашке легкого вина, — лорд Ансард отправился в Солер… Под кров его светлости…
— Полагаю, так, сударь, — отозвался юноша. — Куда ж ему еще деваться?
— Вот бедняга, — пожалел погорелого лорда Леон, — ни кола ни двора.
И подумал, что по отношению к владельцу замка рта присказка все же выглядит несколько странно.
— Ну-ну, — успокаивающе проговорил Айльф, — не так уж ему и худо… Его светлость маркграф, долгие ему лета, бездетен, а лорд Ансард как-никак ближайший родственник…
— Ну, маркграф еще не стар..; И не вдов, кстати, в отличие от бедняги Ансарда.
— Не хотелось бы попусту языком трепать, сударь, — лицемерно проговорил Айльф, — а только удивительно не вовремя он овдовел… Ведь как дело было: он воспитывался в Шорском графстве, в доме у отца леди Герсенды — знаете, как обычно бывает, когда благородных сыновей отдают из родного дома — манерам и боевым искусствам выучиться. А леди Герсенда как раз на выданье была, цвела, что твоя майская роза, ее по сговору их светлости в жены прочили… Ну и…
— Что «ну и»? Ах ты, сплетник… — В общем, пришлось отослать лорда Ансарда обратно к папеньке… И срочно женить на какой-то захудалой девице, чтобы кровь-то остудить… Такая вот, сударь, история. А теперь он опять при дворе их светлости, вдов, молод и красив. Он ведь очень красив, лорд Ансард.
— Не знаю, — рассеянно отозвался Леон, — не видел.
Сорейль тихонько вздохнула.
— Какая печальная история, — проговорила она.
— Чего ж тут печального, — мрачно отозвался юноша, — беспокойство одно.
— Все время видеть друг друга… вот так, на расстоянии вытянутой руки…
— Во-во, — Айльф был явно настроен скептически, — и долго они выдержат, голубки наши? — В конце концов, — рассудительно предположил Леон, — его светлость вполне может отправить племянничка на войну.
— Где он ее возьмет, эту войну… А впрочем, если дело так дальше пойдет…
Айльф зловеще покачал головой.
— Неспокойно нынче в Срединных графствах, ох, не спокойно… Уж и не знаю, доберемся ли мы в целости… Ладно, утро вечера мудренее… Я, пожалуй, на сеновале лягу.
Он покосился на Леона и интимным шепотом сказал:
— Вас-то, сударь, небось устраивать на ночлег нет надобности…
Леон почувствовал, как краска заливает лоб. «И что это я, — сердито подумал он, — как мальчишка…» А вслух сказал:
— Не валяй дурака, слышишь? Я в сарае лягу. Только сена туда постели.
Айльф только молча пожал плечами.
В полумраке сарая, который не сумел разогнать огарок свечи, он расстелил поудобней брошенные Айльфом в угол охапки сена, с размаху бросился на них и вытянулся. Сухая трава кололась, но он так устал, что не обращал на это внимания. Хорошо, хоть репеллент действует — насекомые тут небось кишмя кишат. И как они ухитряются не обращать на это внимания?
«Скорей бы добраться, — подумал он. — Берг наверняка тревожится, хотя ни за что в этом не признается». Берг… надо бы с ним связаться… Нельзя засыпать всем сразу — мало ли что… Сорейль, конечно, тревожить незачем, бедняжку, но они с Айльфом могут дежурить по очереди. Он полежит еще пять минут, всего пять минут… и пойдет, отстоит первую вахту. Обязательно пойдет…
С этими мыслями он заснул.
В голове что-то взорвалось. Он попытался открыть глаза, но сквозь багровый туман ничего не увидел. Попытался встать и не смог — что-то упорно тянуло его назад. Спустя миг он понял, что именно — его лодыжки и запястья были связаны короткой веревкой, точно у барана перед закланием. Путы врезались в тело — кисти рук занемели, он уже почти их не чувствовал.
— Очухался, бедолага, — сказал чужой, грубый голос.
Он попытался ответить, но и этого не смог — пересохшие губы были разбиты и отчаянно распухли.
— Дайте ему воды, — сказал другой голос, звонкий, знакомый, и он с удивлением понял, что это говорит Айльф. — А то помрет… какой с мертвяка выкуп?
И тот же знакомый голос презрительно добавил:
— Он вообще слабак. Еле ходит…
Вранье, хотел сказать Леон, но сумел лишь невнятно замычать.
— Что за птица такая? — спросил кто-то невидимый. — Вроде не из местных…
— Посол какой-то… — пояснил Айльф, — далекой страны Терры посол.
И с жаром продолжил:
— Ну, ребята, доложу вам, и богатая она, эта Терра, — улицы мощены золотым кирпичом, а уж дома…
— Горазд ты врать, — засомневался собеседник.
