– Утром же заметила.
– Нет, это ты нас выдала, Кати.
– Потому что она нас заметила. И собиралась сказать, чтобы нас закрыли.
– Что, правда, заметила? – ошарашенно уточняет, судя по всему Эмелин.
– Да. Ты разве не чувствовала? – удивлённо уточняет Каталина.
– Нет. Я не так хорошо чувствую, как ты. И не хочу. Раз от этого плохо.
– Я тоже не хочу. Утром не получилось закрыться.
Девочки умолкают. И на пару минут там за стенкой воцаряется тишина.
Глава 24
– Ну-у-у… не то, что раньше. Мне показалось… она была рада нас видеть… и мы ей понравились, кажется, – не менее осторожно отвечает ей Каталина. – Она, будто другая стала. Совсем. Я не знаю, как это... но её эмоции больше не были... неприятными.
И меня настигает ошеломительное осознание.
Они чувствуют эмоции! Реально чувствуют. Эмпаты! По крайней мере, Каталина точно.
Значит… они могут меня сейчас в любой момент почувствовать и обнаружить. И что тогда подумают? Вряд ли что-то хорошее.
Я ещё додумываю эту мысль, а рука уже сама заносится, чтобы постучать по перегородке. И несколько раз ударяет по декорированной под камень панели. Действуя на опережение. Лучше, пускай они решат, что я их только-что обнаружила, чем поймут, что подслушивала.
– Девочки, это вы? – зову достаточно громко, чтобы услышали.
За стенкой всё затихает. Настороженно.
– Выходите, я знаю, что вы там.
Отступаю от ниши, выжидающе застывая в паре шагов. Интересно, удерут, или выйдут? Мне очень хочется, чтобы вышли. Хоть немного и страшновато, что оттолкну и всё испорчу. Осознав это, тут же гоню страх прочь.
Раз девчонки могут чувствовать эмоции… вытаскиваю наружу всё самое светлое, что чувствую к ним. А этого, накопилось, как не удивительно, уже немало. Я очень рада, что они есть и могут стать моими. Я очень хочу познакомиться с ними ближе. Я о-о-чень хочу стать им мамой, хоть девчонкам ещё явно рано об этом заявлять.
И они мне безумно нравятся. Красивые, милые, ершистые умнички.
Ну же, выходите. Я вас не обижу.
Минуты идут, а в тайнике по-прежнему тихо. Неужели удрали? Или прислушиваются? Как и я.
– Эмелин, Каталина, предлагаю заключить мирный договор. Как вы на это смотрите?
Слышу, как открывается в другом конце коридора дверь, и в неё заглядывает незнакомый мне мужчина. Наверняка один из стражников.
Вот испортят мне всё. Подняв палец к губам, молча прошу не шуметь, и машу руками, чтобы вышел. А потом ещё и умоляюще складываю ладони.
Мужик несколько секунд удивлённо таращится, а потом всё же закрывает дверь. Может, подумал, что я совсем из ума выжила.
И как раз в этот самый момент, панель, за которой прячутся девочки, чуть-чуть отъезжает в сторону.
– Мы будем с вами говорить, только если вы честно признаетесь, как нашли нас, – слышу я голос… Эмелин.
Ого, какие деловые. Условия выдвигают. Интересно, а они по эмоциям умеют ложь определять… как их отец? Ох, а ведь точно! Он… тоже… эмпат, получается. Намекал ведь, что не только ложь чует. Прислушивается вечно, реагирует странно, будто читает. Капец. И как я сразу не догадалась?!
Девчонки, ожидая моего ответа, снова затаились.
– Честно, говорите? – хмыкаю я.
– Мы поймём, если соврёте, – храбро заявляет мне Эми. Точно она.
И почему-то мне кажется, что блефует мелкая.
Наверное, точно определять ложь они всё-таки не умеют. Маленькие ещё, чтобы правильно интерпретировать чужие эмоции. Особенно у взрослых. Тут сам порой не всегда понимаешь, что ты чувствуешь и почему.
Но… полной уверенности у меня нет. Да и не хочу я им врать. Полную правду девчонкам, конечно, знать не нужно. Но кое-что можно и сказать, правильно подав. Всё равно ведь рано, или поздно узнают. А строить отношения на лжи… ну такое себе.
Да и отцу их мне, видимо, тоже пора сдаваться. Теперь уже понятно, почему он ко мне так подозрительно относится. Представляю, как сильно я отличаюсь от Анны в плане эмоций. У мужика наверняка жуткий когнитивный диссонанс из-за меня случился. И потерей памяти такой разительный контраст точно нельзя объяснить.
– Хорошо. Я скажу вам правду. Если вы обещаете, никому-никому не выдавать мой секрет. О нём будете знать только вы. И ваш отец. Договорились?
Перегородка закрывается обратно. Кажется, они там шушукаются-советуются.
Ну до чего же они милые в своей детской серьёзности и деловитости. Затискала бы. Да не дадутся пока что.
– Мы согласны, – спустя пару минут веско сообщает мне неизменный парламентёр Эмелин, снова отодвигая панель.
– Тогда, приглашаю вас в гостиную на переговоры. Там наш разговор точно никто не услышит, – максимально серьёзно произношу я, изо всех сил стараясь не улыбаться.
И пронаблюдав, как девчонки выбираются из своего укрытия, отряхивая пышные юбки, приглашающе веду в сторону хозяйских покоев.
– Нас и тут никто не услышит. Кроме папы, – гордо задирает подбородок Эмелин. – И не увидит.
– Да? – вскидываю я брови. – Ну хорошо. Только я, если не возражаете, присяду. Мне немного больно долго стоять.
Тут я ни капли не лукавлю. Всё-таки последствия этой непонятной магической травмы ещё полностью не прошли. Мышцы живота и нижние рёбра всё ещё отзываются ноющей болью.
А ещё, мне очень нужно показать им, что я готова говорить с ними на равных, что воспринимаю их всерьёз. Ну и не лишнее продемонстрировать, насколько я не та Анна, которую они знали.
Поэтому без лишних раздумий просто усаживаюсь на пушистый ковёр под противоположную стенку, скрестив ноги по-турецки и красиво распрямив вокруг пышные юбки. И выжидающе поднимаю взгляд на ошарашенных близняшек.
Девчонки за моими действиями наблюдат с открытыми ртами и такими огромными шокированными глазами, будто я тут при них на голове хожу.
– Может, тоже присядете? Чтобы всем нам удобно было, – улыбаюсь доброжелательно. – Ковёр тут мягкий. И тёплый.
Что самое удивительное, в себя быстрее приходит Каталина. Потянув сестру за руку, она заставляет ту сесть на пол у противоположной стены напротив меня. И сама садится.
– А почему вам больно? – спрашивает робко.
– Со мной случилось кое-что очень нехорошее вчера ночью, – вздыхаю я.
– Вас ранили? – хмурится Каталина.
– Да, но всё уже почти зажило. Лекарь сказал, что завтра я буду здорова.
– Вы поэтому приехали сюда? Чтобы папа вас защитил? – вскидывает она брови.
