П. М. Третьяков был не просто собирателем картин и создателем замечательной галереи, носящей его имя. Во всей его деятельности чувствуется забота гражданина и патриота о сохранении и приумножении русской культуры. Третьяков задумал собрать в галерее портреты всех знаменитых людей своей эпохи. Для решения этой задачи он специально обращается одновременно к И. Н. Крамскому, И. Е. Репину, Н. Н. Ге, В. А. Серову и др. Крамской сделал очень много для выполнения этой программы. Благодаря его трудам мы имеем сегодня не только портреты знаменитых его современников, но и многих из тех, кого он не застал в живых, написав их по фотографиям.
Третьяков очень хотел иметь портрет Л. Н. Толстого, после публикации «Войны и мира» ставшего русским писателем № 1. Однако яснополянский мыслитель решительно отклонял все предложения. Поэтому, когда летом 1873 года Крамской отдыхал в Козловке-Засеке Тульской губернии, как раз недалеко от Ясной Поляны, Третьяков настойчиво просил его уговорить Толстого позировать. Художнику это удалось с трудом. «Граф Лев Николаевич Толстой приехал, – пишет Крамской Третьякову, – я с ним видался и завтра начну портрет. Описывать Вам мое с ним свиданье я не стану, слишком долго, – разговор мой продолжался с лишком 2 часа, 4 раза я возвращался к портрету и все безуспешно; никакие просьбы и аргументы на него не действовали, наконец, я начал делать уступки всевозможные и дошел в этом до крайних пределов»[137]. Решающим был следующий аргумент: ведь все равно рано или поздно портрет Толстого напишут и поместят в галерею, но, если это произойдет после смерти писателя, то он не сможет высказать свое согласие или несогласие. Поэтому лучше, если Толстой сам увидит этот портрет. Договорились, что, если портрет не понравится, он будет уничтожен (!), и что поместят его в галерею только тогда, когда на это даст разрешение сам писатель. Кроме того, Крамской обещал написать и второй портрет – для семьи Толстого. Сеансы начались на следующий же день после разговора. Оба портрета очень понравились и самому Толстому, и Софье Андреевне. Во время сеансов Крамской и Толстой, конечно, разговаривали, и эта беседа была чрезвычайно интересна для обоих. Позже, в письме к самому Толстому, Крамской так описывал свои впечатления от их общения: «Вы были тогда уже человеком с характером сложившимся, с прочным и широким образованием, большим опытом (талант пропускаю, как величину, всем известную и определенную), с умом и миросозерцанием совершенно самостоятельным и оригинальным, до такой степени самостоятельным, что я помню хорошо, какое впечатление Вы делали на меня, и помню удовольствие в первый раз от встречи с человеком, у которого все детальные суждения крепко связаны с общими положениями, как радиусы с центром. О чем бы речь ни шла, Ваше суждение поражало своеобразною точкою зрения. Сначала это производило впечатление парадокса, но чем дольше я знакомился, тем все больше и больше открывал центральные пункты, и под конец я перед собою видел в первый раз редкое явление: развитие, культуру и цельный характер, без рефлексов»[138].
И. Крамской. Портрет Л. Н. Толстого. 1873 г.
Это впечатление прочитывается и в портрете, помещенном в Третьяковскую галерею. Толстому 45 лет. К этому времени он уже многое испытал. Ему знакомы все сферы жизни: учеба в университете, канцелярская деятельность, участие в войне, семейная жизнь, европейская действительность, взаимоотношения с крестьянством… Все это обдумано, оценено, описано в трилогии «Детство. Отрочество. Юность», в повести «Казаки», в эпопее «Война и мир», в «Анне Карениной», над которой он работал на момент написания портрета. В литераторе идет глубокая духовная работа, поиск смысла жизни, бескомпромиссная нравственная борьба со своими слабостями (дневники!), нащупывание своего места в народной судьбе (школа в Ясной Поляне). Мы видим на портрете не просто писателя, а мыслителя, глубоко вглядывающегося в жизнь, на своем опыте знающего, что такое зло и смерть, ложь и лукавство, прямо глядящего в лицо своему современнику и вопрошающего: «Где же правда? Что вы называете истиной?» Широкое образование позволяет ему включить в этот диалог с современником как мыслителей прошлого, так и современников: Ж.-Ж. Руссо и В. Гюго, Э. Золя и П.-Ж. Прудона, библейских пророков и древнегреческих философов… Мы видим умного, сильного и страстного человека, ищущего истину; взгляд еще оживлен писательским интересом и сочувствием к жизни во всех ее проявлениях, но за этим уже чувствуется несгибаемая воля пойти в поисках истины до конца, чего бы это ни стоило… Все это необычайно дорого и самому Крамскому, который и сам всегда «ищет смысла и значения». Но, встретившись с Толстым лицом к лицу, Иван Николаевич был несколько обескуражен. В письме к Репину он пишет об авторе «Войны и мира»: «Я провел с ним несколько дней и, признаюсь, был все время в возбужденном состоянии даже. На гения смахивает»[139].
Для Толстого встреча с Крамским, их разговоры об искусстве и жизни вообще были также интересны и поучительны. Писатель работает в это время над «Анной Карениной», где выводит образ художника Михайлова. Многие современники отмечали[140], что Михайлов романа удивительно похож на Крамского. Толстой, тонкий психолог, создает образ живописца, в который вкладывает весь опыт общения с читателями своих произведений и с критиками – всю драму взаимоотношений художника и зрителя. Михайлов представлен, с одной стороны, как человек тонкой и хрупкой душевной конституции, страстно желающий одобрения публики и по-детски радующийся этому, а с другой – как профессионал, видящий всю дилетантскую самоуверенность судящих о его произведениях. Здесь и писатель, и художник, несомненно, сходились в личном опыте. Но разница социального происхождения и образования разночинца Крамского и графа Толстого также отразилась в образе Михайлова, причем довольно рельефно. Друг Вронского Голенищев так характеризует Михайлова: «Я его встречал. Но он чудак и без всякого образования. Знаете, один из этих диких новых людей, которые теперь часто встречаются; знаете, из тех вольнодумцев, которые demblee [сразу – фр.] воспитаны в понятиях неверия, отрицания и материализма. Прежде, бывало, <…> вольнодумец был человек, который воспитался в понятиях религии, закона, нравственности и сам борьбой и трудом доходил до вольнодумства; но теперь является новый тип самородных вольнодумцев, которые вырастают, и не слыхав даже, что были законы нравственности, религии, что были авторитеты, а которые прямо вырастают в понятиях отрицания всего, то есть дикими. Вот он такой. Он сын, кажется, московского камер-лакея и не получил никакого образования. Когда он поступил в Академию и сделал себе репутацию, он, как человек неглупый, захотел образоваться. И обратился к
