в живой шедевр, который говорит всем взорам – в скульптуре, всем умам – в литературе, всем воспоминаниям – в живописи, всем сердцам – в музыке, – вот в чем заключается Выполнение и Труд, связанный с ним.
Оноре де Бальзак. Кузина Бетта
1
Теперь, когда мы рассмотрели основные роли Соленика, станут яснее общие особенности его таланта, своеобразие его творческой индивидуальности. Это своеобразие нагляднее при сопоставлении Соленика с Щепкиным.
Соленик не составляет здесь исключения: чтобы понять любого крупного российского актера XIX века, по крайней мере первых двух третей этого века, мы обычно сопоставляем его со Щепкиным. Многое заставляет прибегнуть к подобному сопоставлению: и те широкие творческие связи, которые установились между Щепкиным и большинством его современников-актеров, и влияние, которое он на них оказывал, и, наконец, с точки зрения истории театра просто то, что они жили и работали одновременно. Можно ли исчерпывающе судить о географическом положении островов, если забыть про существующий рядом материк? Можно ли говорить о своеобразии таланта актера и его роли в истории театра, не соотнося его с центральной фигурой времени – со Щепкиным?
Соленик и Щепкин хорошо знали друг друга лично, неоднократно встречались и несколько раз играли вместе. Первая из известных нам встреч Щепкина и Соленика – это уже упоминавшееся выступление их в Вознесенске в августе 1837 года, когда, по словам Рымова, «внимание публики к нашему артисту было так же велико, как и к московскому». Надо думать, что внимание к Соленику проявила не только публика, но и сам Щепкин, всегда в высшей степени чутко реагировавший на появление нового, молодого таланта (в том же 1837 году оба артиста выступали вместе в Одессе, в водевиле «Матрос»; Щепкин играл матроса, Соленик – Петра). Очевидно, еще в Вознесенске и Одессе Щепкин весьма лестно отозвался об игре Соленика: по крайней мере рецензент «Харьковских губернских ведомостей» писал в начале 1841 года, имея в виду какое-то хорошо известное местным театралам высказывание Щепкина: «Да, талант г. Соленика, о котором с большой похвалою отзывался сам Щепкин, есть лучшее украшение нашей труппы»[135].
Что означала для Соленика похвала «самого» М.С. Щепкина?
А.В. Щепкин, вспоминая о том, что Соленик в украинских ролях «приводил в восхищение самого М.С. Щепкина», делает такое характерное прибавление: «Это была еще одна почтенная черта Щепкина: он всегда радовался чужому таланту и никогда не желал уменьшить его достоинства. Когда с ним говорили о каком-нибудь артисте и спрашивали его мнение, он делал оценку таланта так верно и с такой точностью и удовольствием, будто говорил о стоимости дорогих монет, в то же время любуясь ими. …М.С. Щепкин в молодости так одиноко проходил дорогу труда, что хорошо понимал, какую пользу могли принести поддержка и совет каждому начинающему свое поприще»[136].
Итак, это была для Соленика и авторитетная оценка его творческих возможностей, самая точная, какую он мог от кого-либо услышать; и знак расположения великого артиста, бывшего на двадцать три года, то есть почти на четверть века, его старше; наконец, просто дружеская поддержка сильной доброй руки. Слово Щепкина высоко ценилось в любом городе, в любом театре, но нигде оно не воспринималось так живо, как в труппе Штейна, а затем Млотковского, где еще все напоминало о первых шагах «артиста-чародея» и где его продолжали считать «своим». Недаром щепкинское благословение словно шло за Солеником на всем протяжении его театрального поприща…
Щепкин во время гастрольных поездок по России часто выступал в Харькове, где его встречали не то чтобы как дорогого гостя, а скорее как родного сына, который наконец-то выбрал время навестить своих стариков-родителей… Так принимали Щепкина харьковские зрители в июне 1842 года. «Восемь представлений дано было кряду, в которых он участвовал, и каждый раз театр был полон»[137], – сообщал в «Репертуаре и Пантеоне» корреспондент из Харькова.
Во время приезда Щепкина летом 1842 года Соленика не было в Харькове – он выступал на сцене курского театра. Но в сентябре следующего года Щепкин не только застал Соленика в Харькове, но и участвовал с ним вместе в одном спектакле – а именно в «Скупом» Мольера, поставленном 4 сентября 1843 года. Щепкин занимал в комедии роль Гарпагона, его игра носила на себе «печать глубокого изучения». Соленик тоже играл «очень недурно»[138], как подчеркивал рецензент «Харьковских губернских ведомостей». В рецензии не говорится, кого играл Соленик, но из другого отчета[139] мы знаем, что он исполнял обычно в этой пьесе роль Жака, повара и кучера Гарпагона.
Во время гастролей 1843 года Щепкин, наверное, не раз выступал вместе с Солеником, однако скудные и нерегулярные газетные отчеты и рецензии не дают нам об этом более определенных сведений.
Трудно судить также, играл ли Щепкин вместе с Солеником в мае-июне 1845 года, хотя известно, что Щепкин в этот свой приезд в Харьков выступал чуть ли не каждый день и что Соленик был в это время в составе харьковской труппы… Но бесспорно одно: оба артиста в эти два месяца неоднократно встречались.
В последний раз Щепкин гастролировал в Харькове в 1850 году, когда Соленик также находился в составе харьковской труппы. Но это не было последней встречей двух артистов. Театральные скитания свели их вместе еще раз летом 1850 года, на одесской сцене, за несколько месяцев до смерти Соленика…
Многолетнее общение двух актеров придает особый вес высказываниям Щепкина о Соленике. Самое полное из этих высказываний записано сыном Щепкина, Александром Михайловичем:
«Об известном украинском актере Соленике М.С. Щепкин отзывался, как об одном из замечательных артистов… „Это был человек с громадным дарованием, – говаривал М.С., – которому отчасти вредил на русской сцене его польский акцент, слышный в выговоре. Он постоянно и вполне заслуженно пользовался любовью публики“»[140].
2
Соленика часто называли «харьковским Щепкиным», определяя этим не только его выдающееся положение в труппе, но и особенности его дарования. В таланте Щепкина и Соленика было много схожего, несмотря на то что внешне артисты мало походили друг на друга. Правда, оба были небольшого роста и обладали несильным голосом; оба были нетеатральны, обычны; но стройная фигура Соленика давала ему ряд преимуществ над Щепкиным, начавшим полнеть еще смолоду и с трудом исполнявшим роли молодых, худощавых людей. Соленик, например, в отличие от Щепкина, мог являться в роли Хлестакова. Но зато он не играл солидного Сквозник-Дмухановского.
Сходство талантов Щепкина и Соленика начиналось с неподдельной живости и чувствительности игры. Известно, что С.Т. Аксаков считал «чувствительность и огонь» двумя главными элементами дарования Щепкина, а Белинский даже упрекал артиста в «излишестве чувства
