Книга Тайна жаворонка - Фиона Валпи

К тому времени, когда должен прийти Дэйви, Дейзи крепко спит в своей кроватке. Гостиная в домике смотрителя, как ни странно, кажется мне подходящим местом, чтобы двое взрослых людей могли провести цивилизованный вечер за бокалом вина. Я убрала игрушки, поставила книжки с картинками на полку, сменила джинсы и поношенный свитер на юбку и футболку с длинными рукавами.

Готовя чесночный майонез к лобстерам и раскладывая всё это на старом мамином блюде, я вновь пытаюсь вспомнить, какое же место Дэйви занимает в жизни Олтбеа. Ворох неясных воспоминаний, которые я затолкала на задворки разума, уезжая в Лондон, как старые вещи на чердак, ни о чём не говорят, но настойчиво дёргают за нити, пытаясь распутать сами себя. Даже после нашей прогулки на лодке я так и не поняла, кто он такой. Но с того дня, как его прислала ко мне Бриди, я видела в его глазах и дружелюбной манере что-то знакомое.

Я слышу, как хлопает дверь его «Лэнд Ровера», а потом до меня доносится знакомое насвистывание, и я открываю дверь раньше, чем он успевает постучать. Он вручает мне бутылку «Матеуш Розе» в форме мандолины.

– Лучшее, что нашлось в нашем магазине, – говорит он с улыбкой. Садится в кресло, вытягивает длинные ноги, обводит комнату взглядом. – Как тут чудесно! По-прежнему чувствуется, что это дом твоей мамы, но вы с Дейзи внесли сюда что-то своё. В последний раз, когда я здесь был, Флора сидела на том же месте, где сейчас сидишь ты, и наливала мне чай.

– Как хорошо, что ты её навещал!

– Ну, не чаще других. Чаще всех, конечно, Бриди. Если требовалась какая-то мужская помощь по дому, она давала мне знать, и я с радостью приходил и помогал. Замечательной женщиной она была, твоя мама. Мне всегда казалось, я никогда не смогу должным образом отблагодарить её за то, какой доброй она была ко мне и моему брату, когда нас занесла сюда война.

Воспоминания крутятся и становятся чуть более чёткими. Затянувшая их пыль понемногу начинает рассеиваться.

– Вы были эвакуированы? – спрашиваю я. Дэйви кивает.

– Нас со Стюартом и ещё тридцать детей привезли сюда из Клайдсайда. Мы жили в местной семье. Когда война закончилась, вернулись домой.

– Сколько тебе тогда было?

– Всего четыре, когда нас сюда прислали, и девять, когда кончилась война. Брат был постарше. Он всегда обо мне заботился, – Дэйви берёт мамину фотографию с каминной полки. – Прекрасное фото. Такой она и была, когда мы познакомились. Не то чтобы она сильно изменилась. И её не стало слишком рано.

Я отпиваю глоток вина.

– В этом году ей исполнилось шестьдесят.

Он ставит фотографию на место, поднимает бокал.

– За неё. За Флору Гордон, которую мы так любим и которой нам так не хватает.

При этих словах у меня внезапно сжимается сердце от нахлынувшей боли. Чтобы он не увидел мои мокрые глаза, я передаю ему тарелку с кукурузными чипсами и меняю тему.

– Ещё раз спасибо за вчерашнюю прогулку. Было изумительно покататься по заливу. Волшебный день. Мои воспоминания о солнечной погоде и тюленях, которые пришли послушать нашу песню, по-прежнему очень яркие.

– Мне было приятно в вашей компании. Хорошо, что погода выдалась неплохая. Редко выпадает такой спокойный день, даже на озере.

Я ставлю блюдо на кухонный стол, рядом с букетом тростника и шиповника, который мы собрали с Дейзи, и возвращаюсь к истории Дэйви, всё ещё пытаясь распутать клубок воспоминаний.

– И когда вы вернулись в Олтбеа?

– В начале шестидесятых. Тебе тогда, полагаю, было лет шестнадцать, как раз когда ты перебралась в Лондон. Все только и говорили о том, как ты поступила в школу сценического мастерства. Ты была местной звездой. Бриди и твоя мама так тобой гордились.

Полузабытые воспоминания наконец выплывают на поверхность.

– Ах да, теперь вспомнила. В том году ты, кажется, перебрался в свой дом, – я смутно припоминаю сплетни о том, как он унаследовал дом, где жил в годы войны. – Ну да, конечно. Бывший дом Кармайклов.

Он кивает.

– Как будто вернулся домой. Здесь всё стало родным, и я был рад, что мне достался тут дом. В Глазго было трудновато. Конечно, тяжело было оказаться в незнакомом месте в таком раннем возрасте, но мои лучшие воспоминания – о том, как мы со Стюартом были беженцами.

– А где теперь Стюарт? По-прежнему в Глазго?

Глаза Дэйви затуманиваются, он опускает голову. Потом говорит:

– Он погиб. Его ранили в драке после футбольного матча.

– Мне очень жаль, – сжимаю я его ладонь. Он качает головой, вспоминая.

– Мы возвращались домой после матча и нарвались на группу фанатов команды противника. Сначала они прицепились ко мне. Стюарт попытался меня защитить, как всегда. Кто-то достал нож… Спустя несколько секунд брата не стало.

– Как же ужасно. Мне так жаль, что я никогда его не узнаю.

Дэйви отводит взгляд, смотрит на воды озера, золотые в вечернем свете.

– Он любил это место. И рыбалку тоже любил. Я назвал лодку в честь него. И в честь нашей мамы. Её тоже больше нет.

– Бонни? Это её имя?

– Да. Она изо всех сил старалась быть хорошей мамочкой. Но жизнь была трудной, и когда нас, таких маленьких, у неё забрали, она пристрастилась к выпивке. Когда мы вернулись, она пыталась завязать, но так и не смогла. А потеря Стюарта её добила.

Мы оба молчим: он не в силах справиться с чувствами, я не в силах подобрать слов.

– Я не смог помочь им обоим. И всю жизнь должен жить с этим осознанием. Так что, вернувшись сюда, написал их имена на лодке, и теперь они всегда со мной.

– И с тех пор ты пытаешься помочь другим, заботясь о Бриди, о моей маме и обо всех, кому нужно крепкое плечо?