— Как бы то ни было, Луиза, — покачал головой Строцци, — эта его милость оказана неспроста и таит в себе нечто ужасное. Но будь что будет: раз тебе дарованы полчаса, воспользуемся ими. Наверное, эти минуты последние, что мы проводим вместе.
— Отец!.. — слабо вскрикнула девушка.
— Господь наш укрепил тебя, дочь моя, — продолжал старик, — и с тобой можно говорить не как с ребенком, но как со взрослой женщиной.
— О Боже, вы пугаете меня, отец… — прошептала девушка.
— Ты знаешь, какой человек требует моей головы… Знаешь и каким судом меня судят…
— Так вы приговорены, отец?
— Нет… пока еще нет… но могу быть… и обязательно буду… Отвечай же мне так, словно суд уже позади. Подумай, ведь то, о чем я тебя попрошу, касается умиротворенности моих последних часов… Подумай о том, что осужденному остается не только умереть, ему должно принять смерть по-христиански, то есть не богохульствуя и не проклиная…
«Благодарю тебя, Господи, что привел сюда этого ангела, дабы вернуть этому человеку веру, которую он почти утратил», — тихо прошептал фра Леонардо.
— Что же должна я сделать, отец, чтоб вернуть вам умиротворенность? Скажите — с этой минуты я подчиняюсь любому вашему приказу.
— Луиза… — торжественно обратился к ней Строцци. — Поклянись мне, что, когда ты увидишь возведенный для меня эшафот, когда услышишь, что я иду на казнь, ты не сделаешь и шага к этому человеку, чтоб меня спасти, пусть даже он тебе пообещает сохранить мою жизнь!.. Клянись мне, что никакого соглашения не будет между твоей невинностью и его низостью!.. Ибо душой твоей матери, моей любовью, безграничной, как Божья любовь, клянусь тебе, Луиза, что этим ты меня не спасешь… Ввергнутый в пучину отчаяния, я не стану жить… И, потеряв меня на земле, бедное дитя, ты и на небесах не встретишься со мной!..
Луиза соскользнула на пол и на коленях, чтобы придать обещанию больше торжественности, произнесла, вложив в отцовские руки свои:
— Отец, отец, я клятвенно обещаю вам это, и, если я нарушу данную клятву, да покарает меня Господь!
— Это еще не все, — продолжал Строцци, кладя обе ладони на голову дочери и глядя на нее с безмерной нежностью. — Опасность, преследующая тебя до моего последнего издыхания, может меня пережить… Вполне возможно, что герцог, прибегнув к насилию, постарается получить то, чего не смог добиться устрашением.
— Отец!.. — перебила его Луиза.
— Он способен на что угодно! Он осмелится на все! — резко сказал старик. — Это негодяй без чести и без совести!
— Господи Боже мой! — прошептала девушка, пряча в ладонях зардевшееся лицо.
— Луиза, — настойчиво продолжал Строцци, — ты, верно, и сама согласна скорее умереть чистой и юной, чем влачить жизнь в стыде и позоре?
— Да! Да!.. Сто раз да!.. Тысячу раз да!.. Бог мне свидетель!
— Тогда… — невольно дрогнувшим голосом произнес Строцци. — Если когда-нибудь ты попадешь этому человеку в руки… если тебе не останется никакого иного средства вырваться от него… если само милосердие Божье оставит тебя своей надеждой…
— Договаривайте же… говорите, говорите, отец.
— У меня осталось одно сокровище, что я уберег от чужих глаз: последний утешитель, верный друг, что должен был сократить мне мучения и избавить от эшафота вот этот яд…
— Дайте его мне, батюшка! — воскликнула Луиза, поняв, к чему клонит отец.
— Хорошо, хорошо, Луиза! — сказал Строцци. Спасибо тебе. В этом флаконе — свобода и честь; возьми, Луиза, я отдаю его тебе… Помни всегда, что ты — дочь Строцци!
— Все будет выполнено согласно вашему желанию, отец, клянусь вам!
И, вытянув перед собой руку, она подкрепила свои слова торжественной клятвы.
— Спасибо! — повторил Филиппо. — Теперь мне спокойно. А ты, Господи, слышавший эту клятву, ее исполнения!
В этот момент дверь камеры распахнулась и снова вошел фамильо, тот самый, что привел Луизу, только на этот раз с ним был мужчина в маске.
Переступив порог, неизвестный остался стоять.
— Оговоренные разрешением полчаса истекли, обратился фамильо к девушке, — вам надлежит следовать за мной.
— О! Так скоро! — откликнулась девушка.
— Иди, дочь моя, и да будет с тобой мое благословение, — сказал Строцци.
— Еще хоть минутку, хоть секундочку! — , молитвенно соединив ладони.
— Нет, иди, иди! Прощай, дитя мое, нам не ц# лости от этих людей!
— Прощай, отец! — сказала Луиза.
— До встречи на небе, — прибавил фра Леонардо.
— О! — прошептал, ломая руки, Филиппо Строцци
— Мужайся, бедный отец, мужайся! — прижав руки к сердцу, внушал ему фра Леонардо, пока фамильо уводил от них Луизу.
Когда она проходила мимо человека в маске, тот тихо обронил:
— Луиза!
При звуке его голоса девушка встрепенулась.
— Лоренцино!.. — выдохнула она.
— По-прежнему ли ты веришь в меня? — задал вопрос человек в маске.
— Более, чем когда-либо!
— Тогда до вечера.
— До вечера, — еле слышно повторила девушка.
И она вышла из камеры, унося в сердце надежду и решимость.
Скрипнула затворяемая дверь; человек в маске очутился один на один с заключенными, притягивая к себе все взгляды, в которых удивление смешивалось с угрозой.
Поддерживаемый фра Леонардо, Филиппо Строцци в своем горе был единственным, кто не обращал внимания на пришедшего.
Первым подступил к этому человеку Витторио деи Пацци.
— Кто ты, что замаскированным появляешься среди нас? Один из фискалов Маурицио? Кто-нибудь из герцогских сбиров? — спросил он.
— Уж не пыточных ли ты дел мастер? Мы готовы к пыткам, — заявил Бернардо Корсини.
— Или ты палач? — подхватил Сельваджо Альдобрандини, с усилием держась на ногах. — Мы готовы к смерти!
— Говори же, недобрый вестник! С какой новостью ты пожаловал? — не унимался Витторио.
— Я пожаловал с известием о том, что вас всех приговорили к смерти, — сбрасывая маску, отчеканил Лоренцино. — Приговор будет приведен в исполнение завтра на рассвете.
— Лоренцино! — в один голос воскликнули узники.
— Лоренцино! — вслед за другими повторили фра Леонардо и Строцци.
— Что тебе нужно здесь? — прозвучал вопрос Витторио деи Пацци.
— Чего ты добиваешься? — не отставал от него Бернардо Корсини.
— Разве вам не все равно, вам, кому только и осталось еще на этом свете, что помолиться да встретить смерть? — был ответ Лоренцино.
