class="p1">Они были главными героями авантюр, которые в наших ревнивых ушах звучали гораздо более впечатляюще, чем были на самом деле. Нам рассказывали, как в выходные ходили на охоту со своими дедушками, а мы представляли себе кровожадных зверей, которые падают от их метких выстрелов. Объясняли, как делали домики для птиц, а нам виделись могучие орлы, которые спят в свежеотполированных апартаментах. Хвалились, что отцы разрешают им стрелять за домом по пустым консервным банкам, из которых им перед этим позволили попробовать пиво, с гордостью похлопывая их по спинам. Это пиво для меня тогда звучало как недоступный нектар богов, как что-то, что делает мальчишек важнее, чем мы.
В тот день они выдумывали разные шутки про волосатые ноги Йованы. Я смеялась, ты закатывала глаза. Мне не было смешно, я просто хотела понравиться мальчишкам. Мне хотелось быть частью какой-то группы, а это подразумевало, что я стою вместе с ними на перемене. Я протаптывала себе дорогу к мужскому миру, я жаждала их присутствия и одобрения. Это желание – принадлежать чему-то – отодвигало в тень все остальные.
Ты сказала, что позвала Деяна на день рождения только потому, что тебя мама заставила. Мне было непонятно, почему кто-то мог быть против того, чтобы Деян пришел к нему на день рождения. Или кто угодно. Меня всегда радовало присутствие сверстников. Видеть другого ребенка в моей комнате. Когда я поняла, что дети могут быть плохими? Вероятно, позже, когда пришла темнота. Когда с ног Йованы перешли на тебя. Деян, Раде, Мирослав и Алеша. Начали подтрунивать над тобой, как только ты поменяла имя. Они плевали на листок бумаги, сворачивали его в шарик и бросали тебе в спину. На твоей тетради по сербскому, сзади, на обложке, выцарапали кривой крест и написали кириллицей четыре буквы С, по одной в каждом углу. («Сраные свиньи сквернят страницы», – объяснил нам позже Армин значение этого таинственного знака. «Я думала, что это просто буква с», – сказала ты, раздраженная тем, что одна буква может означать столько всего. А мне было стыдно его спросить, что значит «сквернят»). Но ты не Йована – ты платила им той же монетой. Выбрасывала из окна их сумки, развязывала шнурки, прятала пеналы и тетради в грязном школьном туалете. В какой-то момент мне потребовалось сделать выбор, и что-то перевесило в твою пользу. Может, Армин, может, что-то еще. Может, я боялась, что ты унесешь с собой знание того, как я убила воробья. А пока я остаюсь твоей подругой, ты не используешь это против меня. Может, поэтому я выбрала тебя, а может, из-за чего-то менее заметного. Чего-то, что вынырнуло на поверхность вместе с твоими черными волосами через годы, на том проклятом острове.
А тот воробей – он был маленький, меньше моего восьмилетнего кулака. Он даже и не похож был на воробья. Выглядел так, словно кто-то как попало приклеил ему комочки пуха на розоватую кожу. Глаза у него были мутными, как будто они только привыкали к миру. В этом маленьком уродце и в его умоляющем клюве было что-то ужасающее. Слепыми глазами он искал немного еды, немного жизни. Должно быть, он выпал из гнезда, у него было сломано крыло и странно торчала в сторону одна лапка.
Вдоль забора вокруг школьного двора накопилось много снега. Учительница кричала на нас, потому что мы его ели. «Отвратительное занятие. Я этого действительно не понимаю», – высокомерно сказала она во время родительского собрания, как будто это наши матери навалили снега. Но мы ее не слушали, ни ее, ни родителей. Снег был чистым и холодным. Он скрипел при соприкосновении с зубами, а потом таял на горячем языке, оставляя после себя металлический привкус неба. Ты съела больше остальных. В твоем рту исчезали целые пригоршни снега. Как-то раз я тебя рассмешила настолько, что ты выплюнула его прямо мне в физиономию. И тогда мы стали хохотать вместе. Это был первый год нашей дружбы, правда, тогда это еще не приходило нам в голову. Никто так не думает, когда начинается какая-то история. Никак не узнаешь, что это первая глава. В тот момент у этой истории не было никакого «до» и никакого «после». Красная шапка укрощает твои черные волосы. У тебя на руках перчатки со всеми пятью пальцами, потому что только маленькие дети носят те, которые только с одним, большим. Синие резиновые сапоги, которые ты терпеть не могла, но мама тебя заставляла их носить, чтобы не намокали брюки. Твой день рождения и вызывание духов. Бумажные куклы, которые мы вырезаем из бумаги. Это было все. А потом я убила воробья.
Не знаю, кто начал. Таскали его по снегу, перебрасывали друг другу его беспомощное тело. Раде подбрасывал его высоко в воздух и кричал «лечу, лечу, лечу», а потом «упс, я упал» – а Деян смеялся над этим как сумасшедший. Они держали воробья за лапку, будто боялись, что из него в них проникнет ужас его хрупкой жизни. Швырялись им друг в друга и отскакивали в сторону, чтобы не соприкоснуться с ним. Когда устали, положили его на сугроб.
Ты стояла в стороне и молчала. Ты хотела уйти, но я страстно желала остаться, быть членом команды. Я не хотела, чтобы они связали меня с твоей холодностью, я смеялась через силу, избегая твоего взгляда.
Все мы думали, что птица мертва, а она вдруг открыла один слепой глаз.
«Ну, кто прекратит его мучения? – спросил Деян. Мы все молчали. – Что, Раде, есть у тебя яйца?»
Раде тупо смотрел на снег, ему больше не было весело. Мне не хотелось смотреть на тебя, но я чувствовала на себе твой взгляд. Как будто ты знала, заранее, раньше всех, раньше меня самой, что это сделаю я. Как будто в твоей голове все уже произошло и не было способа это остановить.
Я наступила на него одной ногой. Сапог ушел в снег, а моя горячая ступня дико пульсировала. Мама заставляла меня надевать две пары носков. Но я почувствовала, как у меня под ногой что-то треснуло. Я почувствовала мягкие перья, и хрупкие кости, и маленький глаз, почувствовала, как они прилипают к подошве. Позже мне пришлось чистить сапог о снег. Остался след крови и несколько перышек. Деян похлопал меня по спине и сказал: «У одной только Сары и есть яйца». Остальные просто стояли и пялились на ямку в снегу, на мой сапог и на меня. Я боялась, сама не знаю чего. Нигде не было написано, что мы не имеем права убивать раненых птиц. Эта уже была полумертвой, выпала из гнезда, у нее не было шансов в этом снегу. Разве мальчишки не доконали ее своей дурацкой игрой? Разве она уже не была мертва до того, как я?.. Разве я не прекратила ее мучения? Похвала Деяна, которой я так жаждала, теперь свелась к словам сопляка, засвидетельствовавшего мое преступление. Где-то это наверняка написано, подумала я, где-то это кто-то знает. Маленький клюв, который открывается и закрывается, маленькие, неразвитые крылья.
Я подняла глаза и увидела твое лицо. Не могу вспомнить, как ты выглядела в детстве, для меня ты всегда одна и та же. Когда бы я ни вспомнила тот момент, я вижу тебя более взрослой, твои волосы и глаза меняют
