Его губы слегка улыбаются. — Ты был мне как сын, Костя. Я знаю, что был строг с тобой, с тобой и Дмитрием. Но именно к этому я вас и готовил. И этот момент, прямо сейчас.
Я чувствую, как сжимается мое сердце. Я киваю.
— Я знаю это, Федор.
— Ты был таким хорошим мальчиком, Костя. Я так тобой горжусь. А теперь… — он хмурится. — Мне нужно, чтобы ты сделал это для меня. Для твоей семьи.
Я хмурюсь.
— Что сделать?
— Если мы оба убежим, нас поймают, и мы оба попадем в тюрьму. Он откашливается. — Но если у них только один белец…
Я замираю.
— Ты…ты хочешь, чтобы я сбежала.
— Я хочу, чтобы они поймали тебя, Костя, — тихо говорит он.
— И отправится в тюрьму.
Он кивает.
— Dа, мой мальчик. Мой сын. Мне нужно, чтобы ты сделал это, потому что это то, что делает семья. Подумай о жизни, которую я дал тебе, о пище в твоем животе, о крыше над головой. Те возможности и навыки, которые я тебе дал.
Меня охватывает холод.
— Ты хочешь, чтобы меня посадили в тюрьму?
— Сделай это для меня, Костя. Сделай это для своего отца, да?
Я сглатываю.
— Как долго…
— Я не знаю. За это? — Он пожимает плечами. — Нет сроков. Совсем нет сроков. Особенно если ты сдашься. Ты не впутаешь меня в это и говоришь им, что Дмитрий был единственным другим, они будут похлопают в ладоши.
— Dа, но как долго я буду…
— Не знаю, Костя, — огрызается он. Сирены завывают все ближе и ближе. — Но мне нужно, чтобы ты сделал это. Для меня… Для твоей семьи, Костя.
Он прав. Это то, что делает семья. Мой разум начинает забывать об избиениях и жестокости. Сыпавшихся оскорблениях и требованиях. В конце концов, он прав. Он дал мне второй шанс на жизнь. Он дал мне пищу и кров, а также навыки, чтобы проложить путь в этом мире.
— Dа, — задыхаюсь я. — Да, Федор. Ладно.
Я улыбаюсь и иду обнять его. Но Федор быстро встает.
— Хорошо, да, хорошо, Костя, а теперь беги!
Я киваю.
— А служба будет?
— А? — Федор оглядывается на меня.
— Служба. Для Дмитрия.
Он хмурится.
— Для… Ах, да! — Он сияет. — Конечно! Конечно! Dа, конечно, будет. Большая служба. Красивая — Он хмурится. — А теперь иди, Костя. Вперед!
Он выталкивает меня из переулка. И я просто начинаю бежать. Сначала я понятия не имею, куда иду. Я не могу ясно мыслить. Но потом вдруг у меня появилась ясность. Через мгновение я уже точно знаю, что делаю.
Я не дурак. Федор сказал, что срок совсем небольшой, но я знаю, что это займет гораздо дольше времени. Я знаю, что когда они поймают меня, я уйду на очень, очень долгое время — в место, которое будет холодным, лишенным красоты и доброты.
Но у меня был второй шанс на жизнь. Это было не намного лучше, чем первый раз, но, по крайней мере, я могу сделать одну вещь.
Сирены приближаются ко мне. Надо мной проносится полицейский вертолет. И когда он возвращается для второго захода, я знаю, что меня заметили. Но это неважно, впереди мой многоквартирный дом, и я уже принял решение.
Я бегу через двор между зданиями. Но я не иду к себе. Я вхожу в здание напротив. Я не знаю точного номера, но могу догадаться, на каком этаже и с какой стороны здания она находится. Я стучу в три неправильные двери, прежде чем, наконец, открывается верная.
От него разит дешевой водкой и несвежим пивом. У него мутные глаза, и он хмурится, когда открывает дверь. А еще у него к ботинку прилипла бабочка из картона.
— Chto ty khocheshi’? — невнятно бормочет он. Чего ты хочешь?
Мой единственный ответ, это мой кулак, бьющий его в челюсть с такой силой, с какой только я могу ударить. Я чувствую, как у него ломаются зубы и челюсть. Он, спотыкаясь, отходит назад, а я следую за ним. Из кухни выбегает изможденная, бледная женщина. Но когда она видит, что происходит, то тут же отшатывается назад.
Мужчина рыдает на полу, что-то булькая мне через разбитую челюсть. Я хватаю его за горло и прижимаю к стене. Я ударил его по ребрам, потом с другой стороны, потом снова, и снова. Я стараюсь стереть в порошок каждое из них, делая ему больно.
Как он причинил ей боль.
Я слышу, как скрипит пол позади меня, и останавливаюсь. Оглядываясь через плечо и вижу, что она стоит в дверях своей комнаты с широко раскрытыми глазами.
— Otvernut’sya, angel, — рычу я. Отвернись.
Она кивает и убегает в свою комнату. Я поворачиваюсь к мужчине, плачущему под моей хваткой. Я слышу сирены снаружи. Я слышу, как вертолет кружит над зданием. У меня не так много времени, и это совсем не займет много времени.
Моя рука сжимается на его горле. Я придавливаю его к стене, снова, и снова, и снова, пока его глаза не закатываются. Я сжимаю так сильно, как только могу, рыча ему в лицо, когда чувствую, что его горло раздавлено под моей хваткой. Его тело обмякает, и я роняю его, как мешок с навозом, на пол.
В квартире царит тишина. Женщины нигде не видно. Но когда я оборачиваюсь, то вижу девушку, выглядывающую одним глазом из-за двери.
— Теперь ты свободна, малышка, — тихо рычу я.
Я поворачиваюсь и выхожу из квартиры. Я иду по коридору, спускаюсь по лестнице во двор. Я слышу вой сирен и визг автомобильных шин. Я вижу мигающие огни. Они ждут меня.
Я весь в крови. Никогда не будет “нет срока” в тюрьме за преступления, которые я совершил сегодня. Но после этого? Я слабо улыбаюсь. После этого тюрьмы не будет. Меня за это повесят.
Но это нормально. Я останавливаюсь в парадной здания. Снаружи я вижу, что останавливаются полицейские машины, а за ними прячутся полицейские с пистолетами. Серый, грязный двор усеян красивыми, ярко раскрашенными бабочками.
Ничего страшного, что это конец. Я принес в этот мир много боли. Но я сделал одну хорошую вещь. Вот что важно.
Я толкаю двери и выхожу на ослепительный свет полицейских прожекторов. Они кричат мне, чтобы я поднял руки вверх. Я продолжаю идти. Они снова кричат, и я закрываю глаза, снова хватаясь за пистолет.
Но вдруг я слышу тихий голос, кричащий: “nyet! Я начинаю поворачиваться, но она опережает меня. Ее маленькие руки крепко обхватывают меня, обнимая, когда она встает между
