Она выходит из душа, завернувшись в полотенце. И нет, она не готова. А вот я точно готов сожрать её.
— Поторопись, Адамовна, а то поездку придётся отложить.
Василина быстро натягивает шмот, обувается, а потом растеряно застывает.
— Ой, у меня же куртки нет.
— Возьми мою, — толкаю ей в руки свою короткую спортивную куртку и нахлобучиваю свою шапку ей на голову.
Прикольно ей. Теряется весь этот преподавательский понт, хотя и он меня тоже возбуждает. Но так она совсем как девчонка. И есть что-то особенно будоражащее — видеть её в моей одежде.
— Готова? — спрашиваю ещё раз и на этот раз получаю утвердительный кивок. — Тогда лови.
Бросаю ей ключи от тачки, и она ловит их, надевает кольцо на палец и проворачивает. В глазах огоньки, губы снова покусывает в предвкушении. Так отрадно видеть её такой, а не испуганной до смерти, как каких-то пару часов назад. Но на этом я сейчас концентрироваться не хочу. Иначе никаких покатушек не будет, я уеду сам и добью этого подонка, что посмел её ударить. Мне прям пришлось сильно себя убедить, чтобы решиться вытащить его из горящего дома.
Но я вернусь к нему ещё. Обязательно. Потому и вытащил. Вернусь и заставлю ответить и за припухшую скулу, и за дикий от страх взгляд ярко-голубых глаз. За то что обидел. За то, что поселил в ней вот эту неуверенность в себе вообще.
Поэтому, чтобы не сорваться, я в себе сейчас максимально блокирую эти мысли. Сейчас меня ждёт офигенная прогулка с моей офигенной училкой.
25
Василина
— Дави, не бойся! — подбадривает Семён, затягиваясь глубоко дымом и выпуская клубящуюся струю в приоткрытое окно. — Давай, детка, не сдерживайся. Резина под нами — огонь. Выдержит.
Я сошла с ума.
Совершенно точно слетела с катушек по полной программе.
Потому что это точно не я. Не знаю кто, но точно не та Василина, которую я знаю. Ну не могу настоящая я гнать за рулём спортивной тачки после улётного секса со своим студентом, да так чтобы между ног дрожь, на спидометре сто семьдесят, в груди жар, а пальцы немеют.
Мне кажется, это момент вне времени и пространства. Затянувшееся мгновение безумия, игры с собственной жизнью.
А так играться плохо.
Я всегда ставила себе рамки. Мыть руки, чтобы обезопаситься от инфекции. Не ходить поздно по улице, чтобы не подвергнуться нападению. Не пробовать травку, чтобы не подсесть. Не пить в больших компаниях, чтобы не потерять контроль.
Не делать то, не делать это. Не-не-не.
Достало.
И сейчас все эти выставленный мной самой запреты будто ветром сдуло. Смыло начисто бешеным цунами по имени Семён Радич.
Это как обновление программного обеспечения. Перезагрузка. Перепрошивка.
— Впереди озеро, снижай скорость, — подсказывает Семён, а я вдруг теряюсь, впуская старую испуганную Василину обратно в свою голову.
— Не успею, — вскрикиваю, подтормаживая, но понимаю, что скорость слишком высокая.
— Успеешь. Бей на тормоз, — отрезает. — АБС подхватит.
Утапливаю педаль тормоза в самый низ обеими ногами, ожидая клина и скольжения, зажмуриваюсь от страха и сжимаю пальцами руль до хруста. Но машина действительно ведёт себя очень адекватно. Скорость снижается быстро, но не резко, с едва заметными подрагиваниями в колесах.
— Охренеть, — выдаю некультурное, отцепляя застывшие пальцы от руля.
В лобовое видно, как фары освещают в полной темноте замёрзшее, занесённое снегом озеро. Сейчас глухая ночь, а здесь темно и безлюдно. Если меня сейчас оставить одну, не уверена, что вспомню, как ехала сюда.
— Пошли, — кивает, натягивая шапку, Радич, и толкает дверь наружу.
Я застёгиваю его куртку до самого носа, в очередной раз воруя вдохом аромат, и тоже выхожу.
Мороз не сказать, что сильно крепкий, но под ногами скрипит. Небо не чёрное, а скорее тёмно-синее, словно подсвеченное. Оно будто набрало в подол много-много пушистого снега, и совсем скоро не удержит его и разразится снегопадом.
Семён застывает на меже заснеженного берега и гладкой поверхности замёрзшей воды. Я замираю рядом с ним. Мы просто смотрим, как по глади льда ветер гонит позёмку.
— Сколько раз ты прогуливала школу, Василина? — неожиданно спрашивает Семён.
— Ни разу, — пожимаю плечами.
— А пары в универе?
Задумываюсь, припоминая.
— Ну, может, пару раз…
— Когда болела? Или физру во время месячных?
Прыскаю, удивляясь его просвещённости в этих вопросах. Но мой смешок растворяется в тишине. Он как будто бы неуместен сейчас.
— Ну… типа того.
— То есть без причины — ни разу?
— Угу.
Смеяться уже не хочется. Я понимаю, к чему начинает клонить Семён.
— А когда ела сколько хочется и чего хочется?
— Не помню…
— Надевала что-то из разряда “что обо мне подумают”?
— Никогда…
— А сексом когда занималась так, будто тебе плевать, что вокруг всё пылает синим пламенем?
— Сегодня…
Я поворачиваюсь к нему и смотрю в глаза. К горлу подступает ком. Как вышло так, что бесбашенный мажор, золотой мальчик, которому всё по боку, вдруг за пару фраз разложил мою жизнь и моё отношение к самой себе? Так, словно видит меня насквозь.
— С тобой, — добавляю, и сама потрясённая смыслом этих слов. — Так самозабвенно, так невероятно свободной я чувствовала себя только сегодня с тобой.
Это должна была быть сумасшедшая поездка, и окончится она должна была сумасшедшим сексом. Но вместо этого я стою у края замёрзшего озера, жалкая от осознания своей закомплексованности, и исповедуюсь своему любовнику-студенту.
Семён разворачивается ко мне и берёт за руку. Смотрит прямо в глаза. Серьёзно и внимательно.
— Тебе никто не нужен, чтобы быть свободной, Василина. Это только ты можешь решить.
Я вздыхаю от тяжести тугого клубка, свернувшегося в груди. В пальцах появляется дрожь, веки печёт. Кажется, будто моё тело больше не способно держать само себя. Мне нужна опора.
И я делаю шаг к Семёну. Не импульсивный, а осознанный и открытый. А потом, будто кто-то нажимает на кнопку на пульте управления моими чувствами и эмоциями, приникаю к его груди, сжимая куртку в пальцах.
И плачу.
Вот так бесбашенная поездка…
Но из меня будто вся тяжесть со слезами выходит, медленно освобождая пространство, что сразу же заполняется чем-то тёплым и приятным. Это почти осязаемо, я как будто бы вижу этот процесс, а не просто чувствую.
