Ложь – ложь во спасение, придуманная ею, – растаяла, как снег на солнце.
– Это был ты, – прошептала она. – С первого мгновения, как ты поцеловал меня, это был ты.
Они сидели, глядя друг на друга. Потом он отвернулся и завел машину.
– И чертовски хорошо, что так, – резко проговорил он.
Машина дернулась, разгоняясь… Они остановились у маленького ресторана при живописной гостинице на побережье, заняли столик на двоих на открытой площадке. Солнце понемногу опускалось.
Алекс не могла ясно мыслить. Она позволила Тревису сделать заказ на двоих и, после того как принесли салаты, склонила голову, пытаясь сосредоточиться на своем, но молчание беспокоило ее. В конце концов она выпрямилась.
– Здесь очень красиво, – сказала она.
– Почему?
Она попыталась улыбнуться.
– Почему красиво?
– Почему ты велела мне уйти тогда? – Желвак вздулся у него на щеке. – Я хотел тебя снова, Принцесса. И ты тоже…
– Не надо. Я не хочу… – Алекс покраснела.
– Не могу выкинуть это из головы. То, что было между нами. Твой вкус. Ощущение тебя…
Ее вилка стукнула о стол.
– Тревис, – прошептала она, – не надо. То, что случилось, что я делала, было неправильно. Мне неловко даже думать об этом, не то что обсуждать.
Он потянулся к ее руке, поймал ее.
– Послушай меня, Принцесса. Я не ребенок. У меня было много женщин. И, говорю тебе, между нами происходит нечто необыкновенное. С чего ты решила, что тут что-то не так?
– Потому что… – она высвободила руку, – потому что… я никогда – знаю, что ты не поверишь, – не делала ничего подобного.
Его губы изогнулись в улыбке.
– Хочешь сказать, что никогда не платила за кавалера двадцать тысяч?
– Ну давай, – яростно воскликнула она. – Смейся. Но тут нет ничего смешного. За всю свою жизнь я не знакомилась так. И уж конечно, не ложилась в постель с первым встречным! – Отбросив стул, она вскочила. – Я не могу говорить об этом! – И выбежала из ресторана.
Тревис выхватил из бумажника несколько купюр, прижал их солонкой и поспешил следом. Он нашел ее у моря. Она даже не обернулась на его шаги.
– Очень хорошо, – сказала она, прежде чем он успел заговорить. – Очень хорошо, Тревис. Ты хочешь знать, что произошло тогда? Я скажу тебе.
– Алекс, – ему хотелось обнять ее, но выражение ее глаз предостерегло от этого. – Принцесса, все, что я хотел услышать, – это то, что не стал заменой кому-то другому. Алекс горько хмыкнула.
– Я застала своего мужа с женщиной, которую считала лучшей подругой. Это было больше двух лет назад, и я не устаю напоминать себе, что получила вполне законный повод для того, чтобы завершить несчастливый брак. Нет, Тревис, ты не занял место человека, которого я любила и потеряла. Я… я поставила на тебя тогда, чтобы… чтобы доказать кое-что самой себе.
Ее лицо выражало смесь ярости, отчаяния и беззащитности. Он осторожно протянул руку и бережно убрал с ее лица прядь волос, а после положил руки ей на плечи. Он лишь слегка придерживал ее, опасаясь, что если сожмет так, как хотелось бы, то она начнет вырываться и снова ускользнет от него.
– Что? – спросил он. – То, что ты прекрасна? Желанна? Что любой, кто предпочел другую, – ненормальный?
Она поблагодарила его слабой улыбкой, но отстранилась, когда он попытался привлечь ее ближе.
– Мой муж сказал, что я фригидна. Он назвал меня маленькой фригидной богатой тварью.
Глаза Тревиса сузились.
– И ты поверила ему?
– Мне было все равно. Это означало, что он оставит меня в покое. Секс был… он был неудовлетворителен.
– Неудовлетворителен, – мягко повторил Тревис таким тоном, что она задрожала.
– Тревис, – она положила ладонь на его руку. Мускулы под ее пальцами казались каменными. – Тревис, я говорю это тебе лишь потому… потому, что я наконец поняла: ты заслуживаешь объяснения.
Он поймал ее пальцы своими, сжал их так крепко, что у нее на глазах выступили слезы.
– Продолжай, – сказал он хрипло. – Расскажи еще об этом своем муже.
– Тут не о чем больше рассказывать. Как я сказала, я обнаружила Карла с другой женщиной. И развелась с ним.
– И…
– И, – тихо сказала Алекс, – днем той пятницы, перед аукционом, я зашла в дамскую комнату ресторана и услышала, как две женщины болтают обо мне. Они сказали… они сказали, что даже по одному моему виду ясно, что жена Карла… что все, что она говорила, – правда, что я испорченная богатая девчонка со слишком большими деньгами и со слишком маленьким либидо. И, судя по тому, как они говорили, я поняла, что все люди, считающиеся моими друзьями, скорее всего, перемывают мне косточки у меня за спиной, да и мою сексуальную жизнь обсуждают во всех подробностях… Я пошла в магазин. Купила это платье. Купила белье. Туфли. – Она закрыла глаза, вспоминая. – Потом заявилась на этот дурацкий аукцион и увидела тебя.
– И купила меня.
Алекс вздрогнула.
– Я… сделала эту ставку… – сказала она едва слышно.
– Понимаю.
Холодные слова пробились через ее жалость к самой себе. Алекс подняла голову и увидела мрачные глаза Тревиса.
– Значит, я был прав, – сказал он. – Твой муж был с нами в постели.
– Нет. О нет!
– Может, не потому, что ты сожалела о его уходе, но все же он был там. – Его рот искривился. – Представление было предназначено для него, чтобы он знал, от чего отказался.
Алекс пошевелила губами и отступила на шаг назад.
– Это удивительно, – сказала она дрожащим голосом. – Перед тобой я постоянно выгляжу полной идиоткой. И это все, о чем ты можешь думать? О своем драгоценном самомнении? Да, я поставила на тебя со злости. И да, может, это злость побудила меня… сделать это там, под аркой. – Она вздернула подбородок. – Но то, что случилось, когда ты приехал ко мне домой, не имеет никакого отношения к злости, или к Карлу, или к тем сучкам в дамском туалете. – Злые слезы заблестели у нее в глазах. – Не понимаю, с чего я решила, что должна вам что-то объяснять, мистер Бэрон, потому что на самом деле я ненавижу…
Рот Тревиса накрыл ее губы.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
Шум волн, накатывающих на берег, был не громче, чем стук сердца Алекс.
Все, что она помнила, – губы Тревиса. Ей казалось, что их души соединились, понимая, принимая друг друга. Но ведь так не может быть, раз единственное, что их соединяет, – это вожделение? Да, но какое!
Руки Тревиса забирались в ее волосы, ласкали ее лицо, удерживая ее в сладостном плену, пока его рот жадно впивался в ее губы. Властные объятия были почти свирепыми в своем неистовстве. «Ты принадлежишь мне, – говорили они, – мне, и больше никому».
