Но вот зима закончилась, наступила весна, и ненависть Элоизык дочери сменилась почти полным равнодушием. Иногда она все же порола ее, ноделала это словно нехотя, без прежнего рвения. Казалось, ей теперь совершенновсе равно, что делает и как себя ведет дочь, — главное, чтобы она непопадалась ей на глаза. Габриэла время от времени удостаивалась несколькихпощечин за то, что «не слышит» обращенных к ней слов матери, но это всепустяки. Раньше мать измордовала бы ее до бесчувствия.
Кстати, в данном случае Элоиза была совершенно права — послетравмы барабанной перепонки Габриэла действительно стала хуже слышать. Но онаникогда на это не жаловалась, зная, что мать немедленно обвинит ее в том, чтоона «притворяется» и что ей «хочется снова полежать в больнице». В ее устахпоследняя фраза звучала как вполне конкретная угроза, поэтому Габриэла считалаза благо помалкивать, хотя частичная потеря слуха иногда мешала ей и в школе.Впрочем, за исключением Элоизы, ее глухоты никто больше не замечал.
— Не смей делать вид, будто не слышала, что я тебесказала! — выкрикивала Элоиза и старалась подкрепить свои слова звонкойоплеухой. По счастью, в последнее время Джон Уотерфорд слишком часто оказывалсяпоблизости, а при нем Элоиза старалась не распускать рук.
Когда он приезжал в гости, она и вовсе не трогала Габриэлу.В его же отсутствие вспоминала о необходимости «воспитывать» дочь только тогда,когда Джон забывал позвонить или огорчал ее каким-то иным образом. Как ипрежде, виновата во всем оказывалась Габриэла.
— Он терпеть тебя не может, ты, маленькая дрянь! —кричала Элоиза, награждая дочь ударами ремня. — Ему противно на тебясмотреть — вот почему он не приехал сегодня. Из-за тебя я снова останусь одна!
И Габриэла ни секунды в этом не сомневалась. Она толькогадала, что будет, если мистер Уотерфорд вовсе перестанет приезжать к маме.Перспектива эта выглядела довольно мрачно, но девочка утешалась тем, что повсем признакам дядя Джон пока не собирался расставаться с Элоизой, хотя снаступлением весны он все чаще и чаще заговаривал о возвращении вСан-Франциско.
Эти разговоры изрядно нервировали ее мать, а всякая еенеуверенность или волнение неизбежно выходили Габриэле боком, однако ситуацияпродолжала оставаться более или менее терпимой.
Весь март Джон Уотерфорд продолжал регулярно приходить вгости к Элоизе. Изредка они отправлялись в ресторан, но чаще просто запиралисьв библиотеке или поднимались в спальню и сидели там часами. Сколько девочка ниприслушивалась, до нее не доносилось ни звука, и она искренне недоумевала, чтоони там делают.
Каждый раз, когда мистер Уотерфорд проходил мимо ее комнаты,он молча улыбался или подмигивал ей совершенно по-дружески, и девочкачувствовала себя чуточку спокойнее. Он никогда не останавливался, чтобыпоговорить с ней, словно она была прокаженной, но Габриэлу это вполнеустраивало. Если бы не вечное недоедание, она была бы даже довольна своимсуществованием.
Но в начале апреля мистер Уотерфорд, как и собирался, уехалк себе в Калифорнию. Габриэла до смерти испугалась, что все вернется на кругисвоя. Однако, к ее огромному удивлению, Элоиза совершенно не выгляделарасстроенной. Напротив, она была очень оживлена, деловита и казалась почтисчастливой. С Габриэлой она не разговаривала, но для девочки это было истинноеблагословение господне. Элоиза часто уезжала из дома, занималась какими-тотаинственными приготовлениями и подолгу болтала по телефону. Но когда дочьоказывалась поблизости, Элоиза понижала голос. Так что будущее оставалось дляГабриэлы тайной.
Однажды ранним утром — примерно через три недели послеотъезда Джона Уотерфорда — в их доме раздался звонок. Элоиза взяла трубку, ихотя Габриэла снова не слышала разговора, она сразу поняла, что это звонит дядяДжон. Все утро Элоиза пребывала в радостном ожидании, а когда девочка уходила вшколу, она слышала, как мать велела Джанин перенести из подвала в спальнюнесколько дорожных чемоданов. Когда Габриэла вернулась, Элоиза продолжалапаковать вещи: казалось, она собрала все свои самые любимые вещи. Габриэластала ждать, когда и ей велят укладывать пожитки. Но только на следующий деньвечером мать велела ей собрать небольшой облезлый чемодан, который она швырнулаей на кровать.
— А куда мы едем? — робко поинтересоваласьГабриэла. Она непременно удержалась бы от вопросов, поскольку это былонебезопасно, но сейчас она просто хотела знать, какие вещи ей следует взять ссобой.
— Я еду в Рино, — коротко бросила в ответ Элоиза,однако ситуации это не проясняло. Уточнять что-либо было страшновато.Оставалось надеяться, что она угадает правильно и не очень разозлит мать, еслиуложит теплый свитер на случай, если Рино находится где-нибудь на Аляске.
И все же, по примеру матери укладывая в чемодан свои лучшиеплатья (не беда, что из многих она давно выросла — зато они были такиекрасивенькие!) и туфельки, она продолжала спрашивать себя, что такое этот Ринои будет ли там дядя Джон. Габриэла его почти не знала и не была уверена, что оней нравится, однако она чувствовала, что если мистер Уотерфорд окажется там,куда они поедут, то мама будет довольна и не станет наказывать ее — во всякомслучае, часто. Кроме того, дядя Джон казался ей очень спокойным человеком,потому что он никогда не кричал на маму. Правда, Габриэла боялась, чторазочарует его точно так же, как папу. С некоторых пор это была ее навязчиваяидея. Порой ей даже казалось, что любой человек, которого она хоть немножечкополюбит, в конце концов начнет ее ненавидеть. Как это возможно, онапредставляла себе не очень хорошо; козни злой феи Умиранды были бы здесь самымподходящим объяснением, но Габриэла уже давно не верила в эту давнишнюю своювыдумку. Но ведь любила же она папу, и чем все это закончилось? Какпредотвратить неизбежную катастрофу, Габриэла не знала. Ей оставалось тольконадеяться, что дядя Джон придумает что-нибудь замечательное и очень умное.Тогда все они спасутся от злого рока.
Стараясь избавиться от тревожных мыслей, Габриэла снованачала писать рассказы, только на этот раз главным их героем был дядя Джон. Онпредставал в образе могучего рыцаря, отдаленно напоминавшего благородного исправедливого короля Артура. Он побеждал злую Умиранду одной левой,расколдовывал Габриэлу и заодно освобождал папу, который томился в сыромподземелье у злодея Барбакрюкса, после чего они вчетвером, включая и маму, начиналижить весело и счастливо в большом светлом замке под названием Рино.
Увы, Элоиза нашла эти истории и, разорвав их на мелкиекусочки, кричала на Габриэлу. «Маленькая шлюха, ты сама положила глаз на ДжонаУотерфорда!»
Габриэла так и не поняла, что мама имела в виду и почему онатак рассердилась. Она очень старалась, описывая дядю Джона, однако маме этопочему-то не понравилось. Оставив без внимания пару уже привычных оплеух,Габриэла села писать еще один рассказ, в котором дядя Джон был теперь похож ужена Прекрасного Принца из сказки о Золушке. За это ей тоже здорово попало.
Мать застала ее как раз в тот момент, когда девочкаописывала чудесный бархатный камзол с золотыми пуговицами и бархатные штаны доколен — парадный наряд героя. «Что тебе понадобилось в его штанах?!» — вопилаЭлоиза, награждая дочь звонкими шлепками по мягкому месту, и Габриэла, глотаяслезы, почему-то подумала, что дядя Джон был бы очень недоволен, если бы узнал,как мама с ней обращается.
