Ознакомительная версия. Доступно 7 страниц из 35
Это экспериментирование не подразумевает никакого оборудования – разве что порой может понадобиться компьютер.
Для естественных наук характерны эксперименты, по форме тяготеющие к бэконовским или галилеевским, и можно сказать по зрелом размышлении, что на них зиждется все естествознание. В исторических, поведенческих и прочих преимущественно наблюдательных дисциплинах исследовательская деятельность обычно завершается формулированием вывода, достоверность которого проверяется полевыми данными социологии, радиоуглеродной датировкой, ссылками на исторические документы, материальными свидетельствами – или направлением телескопа на определенный участок небосвода. Вся эта деятельность вполне галилеевская по духу, то есть представляет собой критическую оценку идей.
Вследствие галилеевских экспериментов мы избавляем себя от недостойной приверженности очевидно ошибочным воззрениям (в главе 11 обсуждается постоянное уточнение научного знания). Любой опытный ученый знает в глубине души, что правильным будет эксперимент, не просто аккуратно поставленный и безупречный по технике. Это своего рода вызов, ведь гипотеза должна выстоять под напором эмпирических данных. Следовательно, ценность эксперимента заключается прежде всего в его продуманности и в той критичности мышления, которую предусматривает его проведение.
Бывает, становится насущно необходимой мощная и дорогостоящая аппаратура, но не следует руководствоваться романтическим представлением, будто подлинный ученый в состоянии поставить эксперимент, как говорится, на коленке – с использованием струны, воска и нескольких пустых консервных банок; нет такого «ручного» способа, каким возможно было бы измерить коэффициент седиментации посредством струны и консервной банки, – если, конечно, ты не способен вертеть банку над головой со скоростью более тысячи оборотов в секунду[93]. С другой стороны, ученым надлежит проявлять скромность в запросах на дорогостоящую и сложную технику, которая, как они считают, им нужна. Прежде чем задействовать на полную мощность оборудование и загрузить работой коллег, нужно окончательно убедиться, что этот эксперимент стоит проводить. Правильно сказано: если эксперимент вообще не стоит выполнять, значит, он закончится неудачей.
Открытия
Итак, возможны эксперименты самых разных видов. То же самое относится к открытиям. Некоторые из них выглядят так, словно лишь признают или отражают конкретное состояние дел в природе; это уроки, вынесенные из непосредственного наблюдения за происходящим; они производят впечатление, если угодно, «раскопок» того, что всегда присутствовало, но раньше не замечалось. Лично я уверен, что настоящие открытия таким вот образом совершать невозможно. Думаю, Пастер и Фонтенель (см. главу 11) согласились бы с тем, что мозг ученого заранее должен настроиться на нужную волну – что, иными словами, все подобные исследования начинаются с осторожных гипотез, то есть с умозрительных ожиданий чего-то от природы, а не с пассивного признания свидетельств, получаемых в чувственном восприятии. Конечно, не исключено, что и охота за информацией поможет некоей «прото-гипотезе» обрести зримую форму. Из писем Дарвина явствует, что, мня себя «истинным бэконианцем», он добросовестно заблуждался.
Даже при столь, казалось бы, очевидном подходе, как изучение ископаемых остатков, открытия нередко оказываются результатом проверки осторожных гипотез. Иначе с какой стати мы бы стали подвергать ископаемые остатки повторным проверкам или сохранять их для последующего изучения? Но как встроить в эту схему такое открытие, как обнаружение живой «ископаемой» рыбы, целаканта Latimeria? В этом открытии наиболее поразительно следующее: большинство ископаемых остатков – скажем, двоякодышащих рыб – было обнаружено уже после того, как их живых потомков удалось опознать и описать; чрезвычайно неожиданно отыскать живое ископаемое до выявления его потомков, как случилось с латимерией. Вот почему это открытие кажется таким особенным – оно позволяет нам заглянуть хотя бы одним глазком в мир, существовавший множество миллионов лет назад.
На мой взгляд, в основе обоих подходов лежит одна и та же умственная деятельность, но будет полезно, наверное, провести здесь разграничение между синтетическими и аналитическими открытиями. Синтетическое открытие есть первая фиксация какого-то события, явления, процесса или состояния дел, прежде неизвестного или незамечаемого. Бо`льшая часть важных и влиятельных открытий в науке относятся именно к этой области. Для синтетического открытия характерно то, что его совсем не обязательно делать здесь и сейчас – более того, это открытие вообще может не состояться. Пожалуй, вот почему мы воспринимаем их с подобающим благоговением.
Мой излюбленный пример в данном случае – это открытие Фредом Гриффитом[94] явления трансформации пневмококков, из которого родилась современная молекулярная генетика. Выяснилось, что погибшие пневмококки, которые передали часть своих качеств живым пневмококкам в ходе знаменитого эксперимента Гриффита, вовсе не должны сохраняться в целости, чтобы передача имела место. Значит, за трансформацию отвечало какое-то особое химическое соединение. А далее Эвери, Маклауд и Маккарти[95] добились настоящего прорыва, доказав, что всему «виной» дезоксирибонуклеиновая кислота (ДНК). На значимости этого открытия нисколько не сказывается его «аналитичность», ибо это был подлинный триумф интуиции и экспериментальных техник.
Суть аналитических открытий также можно проиллюстрировать той цепочкой мыслей, которая привела к открытию структуры ДНК. С тех самых пор, как У. Т. Эстбери опубликовал первые рентгеновские снимки ДНК, при всей их нечеткости, было признано, что ДНК обладает кристаллической структурой – быть может, воспроизводимой или полимерной. Обнаружение этой структуры явилось следствием интеллектуального процесса, описанного в главе 11, то бишь результатом напряженного диалога между теориями и проверками. Но, разумеется, разграничение синтетического и аналитического отнюдь не категорично, ибо в открытии структуры ДНК присутствовали и синтетическая, и аналитическая составляющие (синтетической была фиксация того факта, что структура ДНК позволяет ей кодировать и передавать генетическую информацию). Возможно, это открытие было даже значимее, и тут я поддерживаю широко распространенное мнение, будто синтетические открытия – распахивающие перед нами новые миры, о которых мы и не подозревали – суть те, каковые ученым сильнее всего нравится совершать.
Ознакомительная версия. Доступно 7 страниц из 35
