Никос взял пива, Андреа — фруктового сока в высоком стакане. Мимо неторопливо катила толпа, на душе было хорошо и спокойно. Они разговаривали о Крите — о его долгой борьбе за независимость, о бедах, постигших островитян во время нацистской оккупации, о современном расцвете острова в качестве туристического центра.
— Ты хорошо знаешь остров? — поинтересовалась Андреа.
Он мотнул головой.
— Не очень. Я приезжал сюда не раз, но только по делу, долго не задерживался. За сегодняшний день я увидел больше, чем за все прежние приезды. — Он посмотрел ей в глаза. — Послушай, может, побудем здесь несколько дней?
Андреа смутилась.
— Я… я…
Он накрыл ее руку ладонью.
— Не говори сейчас. Пусть все идет как идет, хорошо?
В его словах был некий тайный смысл, но Андреа не стала ничего говорить, а устремила взгляд на золотые блики на морской глади.
— Может, пора возвращаться в Ираклион, а то они, наверное, беспокоятся, куда мы пропали?
Никос засмеялся.
— Капитан Петракос привел яхту сюда и стоит на рейде. Мы доберемся до нее на лодке, когда захотим. Спешить некуда.
— О, — только и смогла произнести Андреа. Как все, оказывается, просто, когда за тобой повсюду следует роскошная яхта.
— Может, поужинаем здесь, на берегу?
— А можно?
Он снова засмеялся.
— Андреа, у нас же медо… — он быстро поправился, — мы на отдыхе и имеем право делать все, что нашей душеньке угодно!
Андреа посмотрела вокруг. Повсюду рестораны и закусочные, столы выплеснулись на тротуары и прямо на песок, шум и гам, отпускники празднуют избавление от скучных будней. Откуда-то доносились звуки базуки.
— Пойдем туда! — воскликнула Андреа. Ей не хотелось даже думать о том, чтобы снова усесться за стол в аляповатой, раззолоченной столовой на яхте. К тому же здесь, среди людей, она чувствовала себя в безопасности…
Она ела влажные, сочные оливки, пила свой любимый апельсиновый сок, не отрывая глаз от бухты. И впервые, робко, несмело, задумалась о том, что произошло.
Никос занимался с ней любовью — вот что произошло. Он ее раздел и довел до экстаза. Превратил из неопытной девственницы в женщину, познавшую силу чувств. Всеохватывающую, неодолимую силу, которая лишила ее разума и увлекла за собой, заставив делать то, что она считала невозможным для себя.
Это случилось. И я сама это допустила.
Она могла остановить его, должна была остановить, но не остановила. А ведь прекрасно знала, что им движет.
Он же сам все сказал. И не надо себя обманывать, все предельно ясно.
Он занимался со мной любовью из жалости.
Такова была горькая правда.
Сердце Андреа разрывалось на части. Она чувствовала себя глубоко униженной, представив себе, какие усилия пришлось, наверное, приложить этому прекрасному мужчине, чтобы заставить себя заниматься любовью с ней, трогать ее безобразное, изуродованное тело.
Уже совсем стемнело, когда они возвращались на яхту. Поужинали они в одном из прибрежных ресторанчиков, полном оживленно переговаривающихся туристов. Было весело, и это отвлекло Андреа от грустных мыслей. Но вот моторная лодка помчала их сквозь темноту к сиявшей огнями яхте, и отчаяние нахлынуло на нее снова.
Никос почувствовал ее состояние по тому, как она отдернула руку, когда он помог ей подняться на палубу.
С улыбкой отпустив слуг, он повернулся в Андреа:
— Пойдем полюбуемся ночью.
Никос поднялся на верхнюю палубу и направился на корму. Там их никто не мог видеть.
С палубы открывалась великолепная картина. Огни на берегу словно перемигивались с мириадами звезд на темном небе.
Они остановились, облокотившись о перила, и стали смотреть на небо, пытаясь угадать созвездия.
— Я знаю только Большую Медведицу и Орион, — призналась Андреа. — Лондон — неподходящее место, чтобы любоваться звездами.
— Нам надо было заночевать на горе Ида, оттуда видно лучше всего, — проговорил Никос, и Андреа засмеялась.
— Крит чудесный, — сказала она с чувством. — Спасибо, что привез меня сюда.
Никос осторожно провел рукой вверх по шее Андреа, ладонь его замерла у нее на затылке.
— Может, все-таки побудем здесь подольше?
Его пальцы поглаживали затылок девушки. По всему телу Андреа пробежал озноб.
— Никос…
— Да? — Его пальцы перебирали тонкие прядки волос на затылке. По спине Андреа пробежал холодок.
— Я… мне надо поговорить с тобой! — торопливо пробормотала она.
Его пальцы нашли чувствительное местечко у нее за ухом.
— О чем? — спросил он лениво. Другая его рука скользнула у нее по спине и замерла на боку.
Андреа взяла себя в руки.
— О том, что произошло.
— Когда? — спросил Никос все так же лениво и провел большим пальцем по контуру ее лица.
— Прошлой ночью…
— А… это.
— Да! Это!
— Это? — Его ладонь прижалась к ее щеке, a большой палец легонько нажал на нижнюю губу.
— Нет!
— А… Тогда, может быть, это…
Рука, лежавшая у нее на боку, шевельнулась и плавно двинулась вниз.
У Андреа все внутри словно сжалось в клубок, и она ничего не могла с этим поделать. Оказалось, он стоит совсем близко, почти прижавшись к ней. Когда он успел?
— Ага, — пробормотал он, — наверное, это, да?
Большой палец стал поглаживать нижнюю губу изнутри.
Сердце у Андреа судорожно заколотилось, и провалилось куда-то, и взорвалось. Она застонала, потом застонала снова, когда он стал водить большим пальцем по ее зубам, крепко держа остальными за подбородок.
Никос развернул ее лицом к себе и начал целовать. Она покорно замерла, закрыв глаза. Он целовал ее уже не сдерживаясь, как раньше, тесно прижав к себе и придерживая рукой затылок, погрузившись в этот поцелуй всем своим жаждущим естеством. И Андреа отозвалась: ее руки взметнулись вверх и обхватили его за шею, словно боясь, как бы он не исчез, до того как она утолит внезапно опалившую ее жажду… Она уже пила из этого источника, она снова хотела припасть к нему…
Только он… только он ей нужен, весь.
Сейчас же, немедленно…
Пробуждение было молниеносным. Андреа, задыхаясь, отскочила, в глазах ее стоял ужас.
— Никос! Нет!
— Нет? — с иронией переспросил он. Знала бы она, как трудно далась ему эта ирония.
