Семнадцать
Мне повезло: в полшестого утра в приемном отделении скорой помощи почти никого нет. На длинной металлической скамейке в разных позах сидит несколько человек. Мимо прохаживается латиноамериканская пара – женщина жалуется на боль в колене. Рядышком – пожилая белая леди со здоровяком-сыном, они заполняют медкарту. На дальнем конце скамейки темнокожий парень в очках чистит арахис и складывает скорлупки в левый карман жилета, очищенные орехи кладет в правую руку. Вообще все выглядит как обычный прием у врача, если не считать парня с арахисом.
Подхожу к стойке с надписью: «Регистрация». За ней две медсестры: одна сидит, вторая стоит позади. Та, что стоит, похожа на школьницу примерно моего возраста.
– Мне нужно, э… оформиться. Зарегистрироваться, – мямлю я.
– Заполните бланк, и сестра быстро вас осмотрит, – говорит та, что постарше.
Другая раскладывает что-то по конвертам и смотрит на меня. Знакомое лицо, может, я ее знаю? В попытке спрятаться я наклоняю лицо куда-то к подмышке.
Мне протягивают ксерокопию бланка. Там требуется указать дату рождения, адрес, имена родителей, их номера телефонов и есть ли у меня медстраховка. Про страховку я мало что знаю, но я в курсе, что мой номер социального страхования совпадает с номером удостоверения личности. Указываю его. Мне даже нравится заполнять этот бланк, как будто я поступаю в какое-то особое учебное заведение или вроде того.
Кладу заполненный бланк в маленький черный лоток, висящий сбоку регистрационной стойки. Перед моим листком только один. Сажусь за парнем с арахисом. Сижу уставившись в пол, который чем-то похож на шахматную доску, только плитки красные и белые и размером сантиметров тридцать. Я представляю, как по нему мог бы ходить конь. Я же спятил. У меня же чердак потек. Что я тут делаю? Все равно это не поможет. Надо уходить. Я еще могу успеть. Велосипед стоит дома в прихожей. Я сильный, я справлюсь.
– Крэйг! – Из-за двери в конце регистрационной высовывается женская голова.
Я встаю. Латиноамериканская пара ноет, что они были первыми, и кто-то выходит и заговаривает с ними на испанском. Извините, ребята.
– Проходи, – говорит женщина и представляется: – Я медсестра.
Я жму ей руку.
– Садись.
Я вхожу в длинную узкую комнату. Там стоит пара стульев, есть компьютер, а на стене висят на крючках халаты и резиновые трубки. В дальнем конце комнаты сквозь окно виднеется восходящее солнце. Напротив меня постер о домашнем насилии гласит: «Если ваш мужчина вас бьет, принуждает к сексу, распоряжается вашими деньгами или угрожает рассказать, что у вас нет иммиграционных документов, – вы жертва!»
Кудрявая, чем-то похожая на клоунессу медсестра снимает с крюка за собой аппарат для измерения давления. Всегда любил этот прибор. Он не то что приятный, но чувствуешь, что такой прибор мог бы быть гораздо хуже. Медсестра присоединяет к тонометру считывающее устройство и накачивает на мне манжету.
– Ну так что у тебя стряслось, миленький? – спрашивает она.
Она сказала «миленький»? Я прогоняю свою заготовку.
– Ты что-то с собой сделал? Пытался себя порезать, ранить, может, ходил куда-то еще?
– Нет. Я позвонил на 1-800-СУИЦИД, и они послали меня сюда.
– Отлично. Замечательно. Ты все сделал как надо. Они просто молодцы.
Она снимает с меня манжету тонометра, поворачивается и набирает что-то на компьютере. На столе справа от монитора стоит лоток с моим листком, и она читает с него в том месте, где я написал «хочу себя убить» в графе «Причина обращения».
– Так ты принимал лекарство?
– Принимал «Золофт». Но перестал.
– Перестал? – Ее глаза расширяются. – У нас полно таких пациентов.
Она печатает что-то на компьютере и снова поворачивается ко мне:
– Зря ты это сделал.
– Знаю, – говорю я, а сам рад, что наконец-то есть причина, из-за которой со мной все это, что-то конкретное, на что можно указать.
– Замри, запомни этот момент, подумай, как ты себя чувствуешь. И в следующий раз, когда захочешь прекратить прием лекарства, вспомни эти ощущения.
– Ладно.
Я пытаюсь запомнить: во мне словно все умерло, внутри пусто, я чувствую себя сломленным и бесполезным. Ужасные ощущения, такие не забудешь.
– У тебя все наладится, миленький, – подбадривает медсестра.
Я смотрю, что она набирает на экране: вписывает в графу «Причина обращения» «СКЛОННОСТЬ К СУИЦИДУ». Мне кажется, вполне сносное название для музыкальной группы.
– Ну же, давай, – говорит медсестра, вставая из-за компьютера. Стоящий за ним принтер выдает что-то со скрипом и скулением. Она оборачивается назад, достает две наклейки и лепит на пластиковые браслеты, прикрепленные к ее поясной сумке со всякими медсестринскими прибамбасами. Потом надевает браслеты на мое правое запястье.
Я осматриваю их и вижу, что на обоих надпись «Крэйг Гилнер», номер моей соцстраховки и штрих-код. Я спрашиваю:
– Почему их два?
– Потому что у тебя особый случай.
Она выводит меня из комнаты, и мы проходим через отделение экстренной помощи, минуя сдвигающиеся и раздвигающиеся в произвольном порядке шторки, за которыми появляются персонажи этого утреннего субботнего представления. В основном это пожилые люди, чаще всего утыканные трубками белые женщины, которые кричат и стонут. «Во-ды-ы-ы, во-ды-ы-ы», – надрываются они, но никто не обращает на них внимания. Врачи с картонными планшетами в руках проходят мимо – если я правильно понял, в белых халатах врачи, а медсестры – в синих. У одного из них растрепанная светлая бородка, чего я от доктора никак не ожидал. На бейджике написано «Д-р Кеплер, ординатор» – значит, он студент. Я тоже мог бы заниматься чем-то таким, не облажайся я так и не попади в это место.
