Ознакомительная версия. Доступно 9 страниц из 42
– Ну, дети мои, что вы думаете об Иле?
Руссель был старше заведующего отделом политики на три года, Дюфур – моложе на одиннадцать, но это ничего не значило, вернее, значило, что предполагается очень важный разговор.
– Могу выехать в ночь курьерским, – на всякий случай предложил Поль; он в самом деле был не прочь проветриться.
– Маршан своего добился и скромно ушел в тень. – Руссель еще не закончил с пирожным, он любил сладкое. – Легитимисты возмущаются, но скорее для порядка, имперцы поддерживают, но еще тише. Если не будет неприятностей, оппозиция притихнет.
– А их не будет? – спросил (спросил!) Жоли.
– Лучше б мы начали потрошить колбасников с Хабаша, – припомнил рассуждения алможедского генерала Поль. – Легион в отличной форме, чего не скажешь про континентальные войска после отмены премий, а подстроить, чтобы негусы призвали нас на защиту Аксума, труда не составит. Алеманы в колониях творят черт знает что, хуже только фламандцы, и аксумиты это понимают. Наши при необходимости тоже могут сжечь деревню-другую, но колбасники вытаптывают без разбора. Как носороги – дурро.
– Соскучился по своим кокатрисам? – Под сигару Жоли шутил часто, но Поль видел глаза заведующего отделом политики, и глаза эти были настороженными и жесткими. Полицейские и вояки так смотрят не в лучшие времена, а Жоли в своем роде тоже полковник.
– Кокатрисов мне более чем достаточно. – На шутку отвечают шуткой. – Хвостатых. Читайте «Оракул».
– Отлично, потому что в Аксум ты не поедешь, – отрезал Жоли и повернулся к Русселю. – Безоговорочная поддержка ультиматума в случае военного провала станет дорого не только Кабинету. Мы выполняли свои обязательства перед премьером, но сейчас он блефует, и патрон не готов поверить в блеф.
Читатель не любит, когда газета резко меняет курс, так что будем линять постепенно. Поддержку Кабинета связывают с твоими репортажами, поэтому ты отправляешься в Тольтеку. С инспекцией Трансатлантидского проекта, которую за свой счет и по своему почину проводит «Бинокль». На время твоего отсутствия тебя заменит Дюфур.
– Сколько я буду… отсутствовать? – Будучи парламентским корреспондентом, Руссель усвоил ряд парламентских ужимок, в том числе и многозначительные паузы.
Жоли вдохнул аромат кофе:
– Патрон не возражает, если ты возьмешь супругу и дочерей.
– Какого… Что я стану делать в Тольтеке?
– То же, что Дюфур делал в колониях. Собирать материал. Побольше суеверий, креолок, ягуаров с жерараками, и не забудь эту чертову ящерицу – она родом как раз из тех краев. То, что будешь присылать, должно читаться как роман. Что до Трансатлантидской компании и канала… Если Кабинет устоит, продолжим прежнюю линию, нет – распишешь, как ты шаг за шагом убеждался в том, что имеет место грандиозная афера, намекнешь на попытки подкупа, возможно, на покушение, но все это потом.
Теперь ты… Повторишь свой трюк с Гарсией, то есть взглянешь на алеманский узел с неожиданной стороны. Аксумской. К вечеру нужна хвалебная статья о Легионе и о том, что тебя тревожит ситуация в Хабаше. Заодно набросай проект запроса, его подаст твой бывший секундант – разумеется, от своего имени. Сейчас это не прозвучит, зато потом нам будет что напомнить и публике, и Кабинету. Любому. А теперь, дети мои, спросим коньяка.
– О да, дело сто́ит… – Поль выдержал парламентскую паузу, – «Адели» трехлетней выдержки.
– Особенно если учесть, что ультиматум по большому счету «вырос» из дела Гарсии.
Поль мог возразить, что ультиматум прежде всего вырос из желания премьера остаться таковым и очередной развязанной радикалами газетной кампании. На сей раз Маршан поднял на щит Иль и угадал. Галльский петух возжаждал вырвать перья алеманскому орлу, и глава Кабинета проявил любезную избирательскому сердцу жесткость.
– Увы, – с чувством произнес Дюфур, – война с «Гордостью императора» без оснований для «Гордости Республики» чревата просто войной.
– Неплохой подзаголовок, но преждевременный.
Жоли слегка шевельнул пальцами, и помнящий вкусы постоянных клиентов Жерар вытащил из-под прилавка небольшую бутылку темного стекла.
* * *
Поезд прошел в четырех лье от дома, в котором капитана Пайе, скорее всего, уже никто не ждал, и остановился на станции Гран-Мези. На перрон вышли несколько пассажиров третьего класса и ехавшая в одном вагоне с Анри пара – костлявая дама и румяный круглолицый господин. Дождь прекратился, но везде стояли лужи, в которых плавали последние листья умирающего года. Привыкший к теплу легионер поежился и указал подбежавшему носильщику на два небольших чемодана.
– Мсье желает фиакр?
– Да, – подтвердил Пайе и уверенно направился в конец перрона, немало удивив носильщика, полагавшего загорелого офицера чужаком.
Кучка приехавших высыпала на привокзальную площадь – маленькую и все равно тонущую в сером тумане. Пассажиров поджидало несколько открытых экипажей, гордо именуемых здесь фиакрами.
– Пти-Мези.
– Это стоит экю.
Дорого это или нет, Пайе не понял, он забыл и здешние цены, и здешнюю осень. Кучер хлестнул гнедую с белыми бабками лошадь, показавшуюся после сухоногих горбоносых хасутов толстухой. Зацокали по булыжникам подковы, затарахтели колеса, но это продолжалось недолго: за стоящим в лесах собором цоканье сменилось чавканьем – дорогу в Пти-Мези так и не удосужились замостить. Анри поднял воротник.
Пайе де Мариньи перебрались в Мези, когда будущему кокатрису исполнилось десять; в двенадцать его отправили в пансион, и в первую же зиму умер дед. Потом были кавалерийская школа, год в гвардии, не состоявшаяся по милости начальства дуэль и просьба о переводе в Легион. Строптивого внука строптивого деда отпустили с радостью, а он с радостью уехал. Анри посылал домой деньги, писал короткие письма и получал еще более короткие ответы; о доме он не тосковал, как не тосковали ле Мюйер и болтун-доктор. В Легион шли, верней, уходили те, кому по тем или иным причинам не хотелось оглядываться.
– Пти-Мези, мсье.
– Теперь налево и прямо.
Гран-Мези за время отсутствия Анри оброс фабричными трубами и превратился в город, Пти-Мези так и остался деревней. Фиакр подкатил к кирпичному дому, почти скрытому очень высокой живой изгородью. Выросшему в усадьбе Анри новое жилище долго казалось лачугой, но это был крепкий дом, окруженный отличным яблоневым садом. Дед начал делать сидр и немало в этом преуспел, но пить было некому, и генерал стал продавать его местному трактирщику. Бабушка пришла в неистовство, а дед смеялся и спрашивал, в ком из них двоих течет крестьянская кровь.
– Благодарю, мсье. Мне подождать?
– Нет.
Бабушка оказалась жива, хоть и не покидала спальни, по-прежнему обтянутой вывезенными из проданной усадьбы фламандскими шпалерами. Портьеры были задернуты, но в комнате горели свечи. Желтоватые отблески уютно плясали по неимоверно большим цветам и фруктам, среди которых резвились изображавшие пастухов и пастушек господа в париках. Анри смотрел на них, потому что боялся взглянуть на кровать.
Ознакомительная версия. Доступно 9 страниц из 42
