Груша озаботилась дровами, которые пришельцы из будущего просто не сообразили купить заранее, приобрела полный набор разнообразной кухонной утвари, создала «запасы на зиму – а как же?», и теперь каждый день баловала Волковых то настоящей кальей[22], то пирогами, то еще каким-нибудь шедевром сельской кулинарии.
Отец и сын не остались в долгу. После первой же «недели разносолов», невзирая на слабые протесты девушки, они утащили ее в Ярославль, где полностью переодели в модную, «городскую» одежду. Они задарили Грушу подарками, каждый выходной таскали ее то в театр, то в кино, то на концерт, а если ничего такого не подворачивалось – устраивали домашний музыкальный вечер с песнями и даже танцами. Вот только Груша никогда не знала: будут сегодня гости или нет? Так что приходилось угадывать, и, надо отдать должное, она почти научилась. Вот прямо с утра появлялось чувство: сегодня обязательно кто-нибудь придет…
В один из таких дней, когда Груша бегала, точно оглашенная, по базару, стремясь прикупить самое вкусное для возможной «вечорки», ее окликнули:
- Гражданочка! А не вы ли будете Груша Плотникова?..
Участковый надзиратель Василий Семенович Козельцов
Работы чертовски много. И, главное, интересно отметить – больше всего работы у нас, у милиции как раз тогда, когда все прочие граждане отдыхают. Вот хотя бы последний случай взять: на общей кухне одна несознательная гражданка затеяла в выходной день шестидневки приборку. И во время этой приборки плеснула водой на другую несознательную гражданку. Та же, будучи в рассуждении, что вода может попортить ей новые выходные туфли, отобрала у прибирающейся швабру и чувствительно этой шваброй ее пихнула. А та ей за это на голову полбутылки постного масла вылила, натурально перепортив тем самым первой гражданке платье, туфли, прическу и настроение. Ну та кричать, и на кухню одновременно прибегают оба мужа. И такой между ними начинается разговор, что в результате одного мужа отправляют в больницу, а второго – в исправдом[23]. А обе жены после этого бегают к нервному врачу, и жалуются друг на друга в суд.
Или вот еще. Как который заболеет – завсегда к врачу побежит. А доктора потом жаловаться приходят и обратно же нас – милицию вызывают. Потому как ежели врач, к примеру, болезни никакой отыскать не может, то больной удивительно сильно обижается и очень на врача наседать принимается, прямо чуть не за горло хватать. Одно слово: несознательный народ.
Я вот как раз в таких рассуждениях по осени на пристани дежурил. Конечно, пристань – место весьма бойкое, и народу там, прямо скажем, очень много. Особенно, как пароход приходит. Натурально все сразу же бежать принимаются. Те, которые приехавши – с пароходу, а те, которым только уезжать – на пароход. И очень от этого становится много всяческого хамства, и разных слов, которых приличному человеку даже знать некрасиво, не то, чтобы, к примеру, слушать или произносить.
Как раз пришедши пароход «Товарищ Рыков». И с этого парохода народ так валом и валит. И навстречу им – тоже. Я двоих бузотеров слегка поутихомирил, одного так и пришлось в участок сопроводить. Личность у него после сшибки с приятелем была… прямо сказать: не личность, а форменное бордо. Потом старушке корзинку поднял с земли, а то по ней сапогами уже несколько граждан здоровенных таких протоптались. Та в крик, старушка, то есть, что она, дескать, в этой корзинке привезла для любимой внучки яйца, а теперь у нее один сплошной гоголь-моголь получился, который внучка ее совершенно не любит, и она, старушка, то есть, требует, чтобы милиция, то есть я, немедля задержала того вахлака, что корзинку у нее из рук выбил, и тех, которые по неосторожности или, может, по умыслу с какой-нибудь целью по корзинке этой ходили своими ногами. И пусть задержанные ей немедля возместят стоимость яиц, чтобы она могла купить их на рынке. И отнести своей любимой внучке.
Я ей объясняю, что поймать и задержать я могу, вот только кого? Пусть она идет в участок, подаст там заявление и подробно опишет: кто у нее корзинку выбил, и кто ее топтал. Как выглядели, сколько лет, во что одеты, борода там, али усы. А еще говорю, бывает, что кривой, к примеру, или зуб со свистом, или еще какие приметы, чтобы ловчее значит задерживать-то было. А она в крик: «Я жаловаться пойду! До самого главного дойду, до товарища Менжинского! До самого товарища Калинина!» Пустая бабка, несознательная.
А как народ схлынул, смотрю – стоит. Она. У меня прямо сердце так и застыло. И даже оторвалось и провалилось куда-то. Молоденькая такая. Глаза опустила, ровно ищет на земле чего, а в руках только узелок мнет, да сундучишко у нее еще – вовсе дрянь, обтрепанный, обшарпанный. А сама такая, такая…
Чувствую я, будто внутри у меня словно праздник какой начался – сейчас демонстрация пойдет. Нет, смекаю, так нельзя просто стоять – надо быстро знакомиться и все такое, потому что ежели, к примеру сказать, она сейчас уйдет, так я всю жизнь себя за это корить стану.
Подошел, представился, и оказалось, что девушка эта приехала к своей тетке – та обещалась насчет места ей похлопотать. Имя я ее вызнал, да и помог до тетки её добраться. Сам же места себе найти не могу: как же так? Живет совсем рядом от меня, а я ее не вижу совсем.
Ездил я к ее тетке, она мне, как милиционеру адрес-то новый и сообщила. Груша моя, оказывается, в домработницы к инженеру одному нанялась. Я к инженеру тому приходил, а ни его, ни его сына, ни Груши моей нет. Спрашиваю домохозяина, а он и отвечает, что уехали они все втроем, а вот куда – они ему не докладывали.
Я так, честно говоря, даже затосковал и два раза в пивной крепко выпил, хотя мне, как кимовцу это вовсе и не пристало. Но тут меня в участковые назначили, с месяц я никуда ни ходить, ни ездить не имел никакой возможности: дел много, да и Октябрьские праздники на носу. А уж в праздники у нас дел, против обычных выходных – всемеро! Но какие бы дела ни были, что ни прикажут, а у меня перед глазами все одна она стоит. Груша. И ведь понимаю, что мне, как сознательному члену Молодежного Интернационала, не положено бы так-то вот разрюмиться, а ничего с собой сделать не в силах. До смешного дошло: на собрании в помощь японской коммунистической молодежи выступающий спрашивает: цветок какого дерева символом у японских кимовцев содержится? И на меня так внимательно смотрит. А я хоть и знал, что это вишня ихняя, сакура которая, а возьми да ляпни: «Груша». Смеху было – не сказать. Как еще в нашей зале потолок не осыпался?
Но только все одно: рано ли, поздно ли, а делам завсегда конец бывает, и случился у меня натуральный отпуск. Раздышался я, да постановил сам себе: все, дорогой товарищ Козельцов, завтра же с самого утра езжай-ка ты в Тутаев, да найди-ка там Грушу Плотникову. И спроси у нее серьезно так: что она себе думает в вопросах любви, брака и общественно-политически верной совместной жизни? А не то, ты, товарищ Козельцов совсем в дурачка превратишься.
Сказал так себе, да и поехал в Тутаев. И – здравствуйте, я ваша тетя: тут же почти встречаю Грушу на базаре. Только теперь она одета по моде, прямо заправская горожанка: пальтецо у нее новенькое, на голове беретка пунцовая, ботики на меху. Ходит по базару, съестное выбирает.
