— Она работает с восьми, — объяснила Мэри.
Кейн пересек холл, отворил двери и увидел перед собой Ченнинга и Лоретту, им не терпелось переступить порог.
— Не рановато ли для визитов? — обрушил на них Кейн остатки гнева, преграждая им путь.
— Юридическая необходимость, — фыркнул Ченнинг. — Прошу вас не встревать в это дело, Брентвуд, — тоном выпестованной наглости прогнусавил плешивый интриган. — Вас это не касается. Пришел конец твоим грязненьким тайнам! — выкрикнул он в сторону Мэри.
— Не забывайтесь, Морхэд, — не сходя с места, процедил Кейн.
— Мэри, не соблаговолишь ли уделить нам время? Ладно, и вас зовем, Брентвуд. Обещаю, будет интересно… всем без исключения.
— Пусть входят, — распорядилась Мэри, и Кейн их впустил.
— Что вам нужно? — спросил он, давая понять, что дальше холла им не пройти.
— Недолго тебе осталось распоряжаться в этом доме. Со дня на день он непременно перейдет к нам, — осклабился Ченнинг в сторону Мэри.
— Вот тогда и приходите, — насмешливо посоветовал Кейн.
— О! Мистер Смельчак. Интересно, а Мэри известен тот факт, что, женившись, вы бросили беременную любовницу? — приступил к обличению самозваный судья.
— Я даже знаю, что он ее не бросал. Она ушла от него по собственной воле, — голосом, полным презрения, произнесла Мэри.
Лоретта приступила к ней с сощуренными глазами и зло поджатым ртом. Кейн поспешил занять пространство между двумя родственницами.
— Не понимаю, при чем здесь Мэри? — спросил Кейн у Лоретты, вызвав ее едкий смех.
— При том, что она и была твоей шл… любовницей, — благоразумно исправившись, прошипела она ему в лицо и, просверлив Мэри злобными глазками, прокаркала: — Развратница, лицемерка. Жаль, что дядя Дэвид умер прежде, чем все это вскрылось. Как вообще он мог тебе поверить? Наивный старик!
— Неудивительно, что, когда мы познакомились, Мэри сказала, что у нее нет семьи, — хмыкнул Кейн. — Стервятники вы, а не люди.
— Нам все равно, что о нас думает какой-то чужак. Мэри взяла на себя обязательства, которые не выполняются, — процедил Ченнинг.
— Как бы вы ни использовали эту информацию, она должна остаться внутри семьи, — предупредил Кейн.
— Нет. Мне очень хочется, чтобы все узнали о ее двуличии. И ничто не помешает мне это сделать.
— В таком случае обещаю, что, если это выплывет наружу, я употреблю все свое немалое в финансовом мире влияние, чтобы пустить вас по миру. Это не блеф. Я адекватно оцениваю свои возможности.
— Откуда вдруг такая забота о малышке Мэри? Сначала оставляешь ее ради другой, а теперь кидаешься из-за нее в схватку.
— Ты суешься на запретную территорию. — Кейн открыл дверь. — Вы всё сказали. Покиньте дом. С этой минуты все разногласия будут улаживаться только при посредничестве Макса Превина. Я не позволю раздуть вам из этого скандал. Вон отсюда.
Незваные гости покинули дом так же внезапно, как и появились. Тишина воцарилась в холле, где после ухода Мэри в сад остался один Кейн. Он решил, что прежде всяких объяснений необходимо обговорить с адвокатом последствия этих подлых разоблачений и обеспечить безопасность вложений Мэри в фондовый капитал.
Мэри, странно бесчувственная к случившемуся, сидела у бассейна и смотрела прямо перед собой. Ее любовь и ее боль словно отделились от измученной души и находились рядом, беседуя с ней на равных.
Минувшей ночью Мэри искала в себе силы расстаться с одной из своих сердечных мук — с любовью к Кейну. С болью о сыне она обручилась до конца времен. Но с момента признания, отразившись на холсте, эта боль стала светлой, терпимой. Мэри впервые смогла отделить своих постоянных спутниц — безрассудную любовь и неизлечимую боль — от уязвленной гордости, попранного достоинства, колющих амбиций, от хлама несбывшихся надежд и неоправданных ожиданий, от обиды на всех и вся, разросшейся до размера вселенской. Ей хорошо было сидеть сейчас у голубого зеркала воды, чувствуя себя опустошенной и очищенной.
— Мэри, — не услышала она голос Кейна.
Он подошел ближе, посмотрел на ее отсутствующее, бледное лицо с потерянным взглядом. Прошелся вдоль бассейна. Вернулся к ее шезлонгу, опустился рядом на колено и сказал:
— Я могу простить тебя о прощении?.. До этого утра я не понимал, под каким невыносимым давлением ты жила долгие годы детства и юности. Как извращают жизнь эти жалкие люди, вроде Ченнинга и Лоретты, как парализуют человека их лицемерные догмы. Ты позволишь мне защитить тебя?
— Будущее мне безразлично, а от прошлого защитить невозможно.
Он присел рядом на край шезлонга.
— Мне не безразлично твое будущее, оно надежно связано с моим.
— Я не смогу жить с тобой, оставаясь лгуньей, отнявшей у тебя право быть отцом, чтобы нескончаемо платить по счетам: твоим, Морхэдов, клана Дюваллов.
— Наша история может начаться здесь и сейчас. Мэри, мы уже знаем главное: мы не можем друг без друга. Моя одержимость тобой неизлечима. Забудь про семью. Тех, кто подавлял тебя, уже нет, а эти — они тебе не судьи. Кто лучше меня сможет понять твой неугомонный нрав, твои мечты? Мы уже немало достигли вместе.
Разделяя каждое его слово, Мэри боялась поддаться наваждению. Память подсказывала, что он еще никогда не лгал ей. Она часто пеняла на беспощадность его честности, но не на ложь. Она посмотрела на него вопросительным взглядом.
— Я сожалею о том, что в день нашей встречи я пошел по ложной тропе и увлек тебя за собой. Все должно было начаться иначе.
— Как?
— Как сейчас, — сказал он, взял ее на руки, крепко прижал к себе и, прильнув к ее щеке, прошептал: — Люблю тебя, Мэри. Хочу жить с тобой, спать с тобой, дышать тобой. Хочу называть своей возлюбленной, любовницей, женой. Своей единственной.
Мэри доверчиво заглянула в его глаза.
— И я тоже люблю тебя. — Она коснулась любимых губ невесомым поцелуем. — Куда ты меня несешь?
— В постель. К истокам большой семьи.
