Почему же ты здесь, и связан, и стоишь на «коврике крови»?
— Ну, извини, что не оправдал надежд! Бабудай, я же всё-таки вор, а не Ленин, волнение народных масс на немецкие деньги не мой профиль.
— Ты мог бы украсть мою лампу, избавив меня от рабства.
— Пробовал, но меня провели, как вкладчика МММ, — повесил голову бывший москвич. — Я даже не знаю, где этот гад её прячет. Не говоря уже о палаче, страже, охране и всём таком прочем…
— Ты скоро увидишь её, — таинственно подмигнул джинн. — Это будет последняя возможность переломить ход событий. Лампа будет в руках твоей возлюбленной…
— Джамили? — не поверив, прошептал Оболенский. — Но как… откуда ей здесь взяться? Не может же она…
— Кто поймёт душу женщины? Только безумец или влюблённый, но эти два слова всегда стояли рядом.
Мир вновь ожил, но буквально на минутку, чтобы успеть выдохнуть и замереть в испуге. Явление натурального джинна, в один миг пришедшего по первому же слову шейха, — событие даже в те сказочные времена отнюдь не заурядное. Теперь уже многие были готовы поверить в избранность нового «пророка», ибо общеизвестно, как трудно подчинить себе джинна — самое свободолюбивое существо, созданное на заре мира из бездымного огня самим Аллахом.
Такое зрелище можно увидеть лишь раз в жизни, да и то если очень повезёт. Так что, пожалуй, сегодня многие действительно охотно пошли бы за Хайям-Каром хотя бы из-за надежды вновь увидеть настоящего джинна!
— Что изволит мой господин? — голосом, подобным камнепаду, пророкотал Бабудай-Ага, раздувая щёки и стараясь выглядеть максимально внушительно. — Желаешь ли ты, чтобы я разрушил город или построил дворец?
— Я приказываю тебе взять жизни этих преступников!
— Нам хана, — переглянувшись, поняли Лев и Ходжа.
Джинн злобно оскалился на них и вновь замер в глубоком поклоне:
— Слушаю и повинуюсь! Как будет угодно моему господину умертвить нечестивцев? Утопить их в морской воде, в кислом вине, в оливковом масле, в навозной жиже? Отрубить голову, руки, ноги, предварительно зажарив на медленном огне без соуса и соли? Или же мне разорвать их на части дикими степными жеребцами, у которых из ноздрей валит дым, а из-под копыт летят искры? А быть может, мне надо кормить их песком, пока они не раздуются, подобно жабам, и будут молить тебя о пощаде немыми ртами? Ещё я могу выщипывать их волоски по одному, причиняя страшные муки, так, чтобы…
— О небо! — взвыл чёрный шейх, совершенно запутавшийся в таком обилии предложений. — Да заткнётся ли хоть когда-нибудь этот несносный болтун?!
— Слушаю и повинуюсь!
— Эй, эй, стой, это был не приказ, я не…
А поздно — джинны, которых заставляют быть рабами против их воли и сущности, всегда стараются запутать человека, исполняя его желания в собственной трактовке. Эдакие маленькие хитрости зачуханного подчинённого, подбрасывающего навороченные вирусы в компьютер злобного шефа. Несмертельно, но неприятно, согласитесь…
По крайней мере, народ на площади несколько заскучал и даже где-то обиделся, потому как джинна было мало. И кстати, ничего такого интересного он не показал. Подумаешь, чего-то там наболтал и исчез… «Лепёшек и зрелищ!» — девиз любого города, не только восточного, римляне тоже в таких вещах отлично разбирались.
Видимо, это прекрасно понял и сам Хайям-Кар, жестом попросивший тишины и неожиданно обратившийся к связанному Оболенскому:
— Своей волей я могу в любой миг вернуть это дитя тьмы, повелев свернуть тебе шею. Но есть идея получше. Когда я спросил джинна, кто может помешать мне, он назвал твоё имя. А когда я спросил, какая у тебя слабость, он назвал другое имя! Имя одной знакомой тебе девушки. Я долго искал её, но мои люди проявили хитрость и резвость — после недолгих переговоров красавица из Багдада, вдова вампиров, несравненная Джамиля сама согласилась служить мне…
— Негодяй! — взревел русский дворянин, рванувшись на чёрного шейха со связанными руками и петлёй на шее.
Для того чтобы остановить его, понадобились усилия палача и шестерых адептов нового пророка. Окончательно скрученный, обездвиженный и покорённый Лев вынужденно наблюдал, как Хайям-Кар дважды хлопнул в ладоши, и через несколько минут на крытый коврами помост ступила его восточная любовь — Джамиля.
— Лёвушка! — Кареокая красавица в чёрных одеждах бросилась было ему на шею, но была удержана двумя дюжими фанатами шейха.
— Привет тебе, о честная вдова Джамиля из славного города Багдада! — уважительно кланяясь ей при всём народе, начал Абдрахим Хайям-Кар. — Я обещал тебе, что ты вновь увидишь своего голубоглазого возлюбленного, если пойдёшь за мной. Сдержал ли я слово?
— Да, да, да! Вот он, мой драгоценный Лёва-джан! Но почему его связали, словно преступника?
— Аллах знает лучше, — ушёл от прямого ответа чёрный шейх. — Но готова ли ты сдержать слово и принести на алтарь истинной веры, чей оплот лежит у моих ног, самое дорогое, чем обладаешь?
— Конечно, — беззаботно улыбнулась наивная девушка. — Я отпишу вам всё своё имущество, почтеннейший! Мне не нужно богатство, мне нужен лишь мой возлюбленный!
— Имущество?! О нет… Воистину речь идёт о другом даре…
— Э-э… на что вы намекаете?! — Джамиля покраснела, как свеколка, а Лев в ярости умудрился пнуть палача и выкинуть с помоста двух фанатов. Его тут же прижали ещё четверо…
— О жители благородной Бухары, неужели хоть кто-то, подобно этой глупой женщине, подумал, что меня интересует её красота? — горько рассмеялся Хайям-Кар. — Я лишь скромный слуга истины, ничтожный раб нашего Создателя, ниспосланный Им для указания всем честным мусульманам единственного пути к милости Всевышнего, к чертогам рая Его! Поменяю ли я ласки тысячи Его гурий на один поцелуй вдовы, взятый против её воли? Клянусь небом, нет! Нет, женщина, ты должна отдать мне то, что тебе действительно дороже даже самой себя… Принеси мне жизнь своего возлюбленного, ибо, отдавая мне, ты отдаёшь Аллаху!
Площадь замерла. Кажется, в тот момент Хайям-Кар переиграл сам себя, так как любой уличный босяк в Бухаре понял, какую гнусность задумал двуличный святоша. Он хотел заставить бедную девушку делать выбор
