3. Тонкая материя любви
Почему я последовательно «сдал» комсомол, армию, партию, демократию и писательское сообщество, объяснить сравнительно легко. Эти сферы жизни были наиболее закрыты, табуированы или мифологизированы – поэтому мое вторжение в запретные сферы и вызывало в обществе шок… Увы, наш читатель не был избалован даже самой обычной художественной достоверностью, ибо соцреализм и диссидентская литература изображали тогдашнюю жизнь одинаково лживо. Только в первом случае это была ложь обеляющая, а во втором случае очерняющая. Поэтому некоторое время можно было удивить читателя простодушной честностью, на которую, кстати, способны только начинающие литераторы, фонтанирующие личным опытом. Это я с Божьей помощью и сделал, опубликовав в «Юности» свои первые повести.
Причем удивление общества было настолько сильным, что и теперь, спустя без малого двадцать лет, я встречаю людей, увлеченно обсуждающих мои ранние вещи – «ЧП», «Сто дней», «Апофегей»… Среди этих памятливых читателей попадаются персонажи, невообразимо переменившие свою участь, ставшие владельцами, как говорится, заводов, газет, пароходов. Помню, как-то, вроде бы во Франции, меня пригласил на обед бывший соотечественник, давно уже перебравшийся на ПМЖ в Евросоюз. Судя по всему, на дурно пахнувшие ваучеры он взял в 1990-е в обезумевшей России какой-то металлургический гигант, потом его то ли продал, то ли обанкротил – и теперь пожизненно отдыхал на Лазурном Берегу в окружении детей от трех браков. Оторвавшись от устриц, он вдруг строго посмотрел на меня и произнес:
– А все-таки вы не правы!
– В чем же?
– Вот у вас в «ЧП» выведен полудурком заворг райкома Чесноков. Разве так можно?! Ведь заворг – это особый человек, на нем лежала вся работа, он начальник штаба, он мотор… Я-то знаю, я был заворгом в Стерлитамакском горкоме комсомола…
Спрашивается, что им, обладателям поместий на Лазурном Берегу или Рублевке, до моей давнишней «антикомсомольской» повести, ушедшей на дно Истории вместе с утонувшей советской Атлантидой? А поди ж ты! Помнят и обсуждают… Искусство, видимо, таит в себе нечто более могущественное, нежели то, что сконцентрировано в деньгах и во власти, которые правят сегодняшним днем. Искусство же повелевает памятью нации, а в особо выдающихся случаях – памятью человечества.
Но спустимся с горних высот великой литературы в предгорье моего скромного творческого опыта. Начиная с повести «Апофегей», меня как литератора не менее, а, может, даже и более социально-политической проблематики стала волновать тонкая материя любви, из которой, по сути, скроена и сшита вся наша жизнь. Страсть, привязанность, семья, дети – именно из этого шьется судьба, строится жизненный дом, тот, что кажется вечным, а потом вдруг в одночасье без всякой видимой причины рушится. Почему? Что-то было не так с самого начала, в фундаменте? А может, в несущих балках завелся некий особый жучок-«бракоточец». Так покажите, покажите, как он выглядит! Или же другая ситуация: человек, полагавший жить в этом доме до своего смертного часа, неожиданно убегает из него прочь, в чистое поле. От чего он убегает – от опостылевших брачных стен или от себя самого?
Вообще, семейный союз двух человек – странная конструкция, она может развалиться в пору тихого благоденствия от шанелевого ветерка, поднятого прошелестевшей мимо женской юбкой, а может защитить тех же двоих от бешеных ударов исторической бури. Как это произошло в начале 90-х, когда обрушился привычный, спертый советский мир, и на его обломках в мгновение ока выросли душные крокодиловые джунгли «новой России». Сколько я перевидал в переломные годы молодых интеллигентных женщин, которые со швабрами в руках в опустевших ночных барах и офисах спасали свои внезапно обнищавшие семьи! А их любимые мужья тем временем надеялись перележать ненавистные перемены на диванах. Одного из таких «диваноборцев» я вывел в моей комедии «Женщины без границ». Он и по сцене-то разъезжает на диване, к которому приделал колеса и мотор. У «диваноборца», кстати, имеется своя убедительная жизненная теория: «Зло победить нельзя. Его можно только перележать… Гайдара перележал. Мавроди перележал. Ельцина перележал. Березовского перележал. Сейчас вот Абрамовича долеживаю…»
