— как и я, если уж на то пошло. Пойдем, друг-крыса; ты знаешь, что это единственный выход.
— Жестокий.
— Возможно, но не только жестокий. А об альтернативе не стоит даже думать. Джорл, увози его. Мы со Сьюзит догоним тебя на втором повороте.
По знаку Таши огромный мастифф наклонился, и Фелтруп, шмыгая носом, забрался ему на спину.
— Не забывай меня, Таша! — сказал он. — Если мы больше не встретимся, помни, что я любил тебя всем своим маленьким сердцем.
Таша наклонилась и поцеловала его в морду с обеих сторон.
— У тебя больше сердца, чем у кого-либо из тех, кого я знаю, — сказала она. — Но это еще не конец. Я найду тебя. Просто будь сильным, пока этот день не настанет. И запомни все это ради нас, ладно?
— Похоже, у меня нет выбора. Я буду ждать тебя наверху, Пазел Паткендл.
— Не жди, — сказал Пазел. — Доберись до вершины хребта и, ради Рина, убедись, что позади тебя никого не осталось. Кроме меня, конечно.
Таша поцеловала и своего храброго Джорла, погладила его и прошептала ему на ухо слова любви. Затем она указала на горную лестницу и сказала: «Вперед». Джорл неохотно повиновался, Фелтруп низко пригнулся к его спине.
Теперь рядом с ними остались только Рамачни и Сьюзит. Маг посмотрел на каждого молодого человека по очереди.
— Я знал, — сказал он. — Когда я впервые увидел вас вместе, я понял, что увидел силу, способную спасти этот мир.
— Это делает тебя одним из нас, — сказала Таша, крепко держа Пазела.
— Делай, что должен, Пазел, — сказал маг, — а потом бегом поднимайся по лестнице. Если ты утонешь, я никогда тебя не прощу. Что касается тебя, Таша, мой воин...
Он долго смотрел на нее.
— Каких слов может быть достаточно? — наконец сказал он. — Знай вот что: давным-давно была та, к кому я испытывал настолько глубокие чувства, что мечтал отказаться от магии, жить естественной жизнью, познать человеческую любовь. Я сделал правильный выбор: это доказывает наша миссия, и на протяжении веков были и другие доказательства. Но боль от этого выбора была настолько велика, что мне пришлось покинуть не только своих друзей и семью, но и свое тело и свой мир. Только то, что я отбросил все это в сторону, позволило мне забыть ту боль, и никто никогда больше не вызывал во мне таких чувств. До твоего рождения. В тебе я увидел дочь, которая могла бы быть моей, жизнь, от которой я предпочел отказаться. Вот почему я попросил свою госпожу назначить меня твоим опекуном. Никогда ни один опекун не был так благодарен своей подопечной.
Они прошли с ним между деревьями и по тропинке к подножию первой лестницы. Таша подняла его в последний раз и крепко прижала к своей шее.
— У меня совсем закончились слезы, — сказала она.
— Тогда улыбнись мне и своему триумфу, — сказал маг, — и знай, что я планирую снова увидеть тебя — в этом мире или в следующем. Пойдем, Сьюзит.
Огромная собака бросилась за Джорлом, Рамачни крепко прижался к ее спине. Таша и Пазел наблюдали за ними, пока они не достигли вершины первого пролета и не скрылись за скалой. Затем они пошли обратно к воде, пока деревья не начали редеть. Они могли видеть огромный пустой корабль, накренившийся на бок. Рой приближался. Звездное окно над ними теперь походило на иллюминатор, но, уменьшаясь, становилось еще прекраснее.
Таша посмотрела налево от них. Среди деревьев мерцал мягкий свет.
— Что это? — спросила она.
— Подарок от Нипса и Марилы, — сказал Пазел.
— Костер?
Пазел кивнул и повел ее на поляну, где сладко пахло потрескивающей сосной, а ногам было тепло. Там лежало сложенное одеяло. Он повернулся к Таше и убрал волосы с ее глаз.
— Теперь я займусь с тобой любовью, — сказал он.
Он знал, что это было именно то, чего он хотел, и знал, что это усилит грядущую боль; так оно и было. Делать в спешке то, что они предпочли бы делать нежно, медленно; целовать ее, пробовать на вкус и пытаться познать каждый дюйм ее тела; рисковать сейчас тем, чем они не рисковали раньше, потому что сейчас это то, что у них есть, и все, что у них когда-либо может быть: да, это причинит боль на всю оставшуюся жизнь. И, возможно, поддержит его, обрадует в любом будущем, которое он найдет.
— Это может продлиться недолго, — сказала она. — Я имею в виду эффект. Он может исчезнуть через месяц или два, а то и меньше.
Они еще не сдвинулись с места. Он ничего не сказал, положив подбородок ей на плечо, думая о том, что он чувствовал, все еще мог чувствовать и никогда не почувствует ни с кем другим. Он бы не сказал Да, ты права, знаешь, мы могли бы вернуться сюда к вечеру. Он не хотел начинать лгать ни Таше, ни самому себе.
— Но ведь он продлится долго, так?
— Да, — сказал Пазел. — Достаточно долго. Может быть, всегда.
— Ты мог бы просто рассказать мне о себе. Если ты будешь продолжать рассказывать, я тебе поверю.
Он приподнял голову на несколько дюймов. Она издала тихий горестный звук и вцепилась в его бедра, не позволяя ему уйти. Пазел поднес руку к ее груди и обхватил ее, сомневаясь, что хоть что-то из того, чему Рамачни научился за двадцать столетий, стоило того, чтобы это потерять.
Пришло воспоминание. Еще один костер на берегу холодного озера в горах, далеко на юге. Таша вытирает волосы полотенцем, затем вынимает из него изящный осколок хрусталя. Осколок, который растаял у нее в руке. Мы можем обладать вещью, но не ее красотой — она всегда ускользает. Киришган предупреждал его, но никакого предупреждения не было недостаточно. Таша встретилась с ним взглядом и медленно ослабила хватку. Пазел откатился в сторону, стараясь не отпускать ее, и тогда они на ощупь отыскали свою одежду.
Таша встала:
— Думаю, мне лучше отвернуться от тебя.
— По направлению к «Чатранду»?
— Хорошо.
Она затянула шнурок на ботинке и с усмешкой посмотрела на него снизу вверх:
— Я рада, что на этот раз мы не были осторожны. Ребенок ее вылечит.
— Это не может быть тем, что у нее
