в таинственном лунном саду.
Вот белый камень под елью, на котором она сидела весной.
Она села на него.
Большие белые звезды отражались в темной неподвижной воде пруда.
Валя крепче прижала руки к груди. Она смотрела прямо перед собой. По щекам ее все еще текли слезы, но она не замечала их. Губы ее улыбались.
— Как хорошо, как легко.
Луна пробилась сквозь тучи. Отражение луны упало с неба в воду, круглое, дрожащее, сияющее. И от этого стало совсем светло. Светло и тихо.
И вдруг посреди пруда встал отец. Он стоял на воде, но это уже была не вода, а синий сверкающий лед. Отец был таким, как на фотографии, висевшей у нее над постелью, — таким, каким она никогда не видала его. Молодой, красивый, в полной парадной форме, с саблей на боку и Георгиевским крестом на груди. Луна светила прямо на него, кивер его ярко блестел, погоны сияли.
Он протянул к Вале руки.
— Козлик, — позвал он. — Иди ко мне, не бойся.
— Папочка! — крикнула Валя счастливым голосом. — Папа! — И бросилась к отцу.
По пруду пошли большие круги. Прозрачная зеленая вода закрылась над Валиной головой. Сквозь прозрачную зеленую воду Валя увидела совсем близко улыбающееся лицо отца.
— Папа! — крикнула она, и вода хлынула ей в рот.
1929
Жасминовый остров
Из романа
I
Мария открыла дверь и, держась за перила, спустилась в сад.
Весенний теплый ветер пробежал по ее волосам.
— Вот как все красиво, — сказала она громко и рассмеялась.
Она шла, уверенно ставя маленькие ноги, гордо подняв голову. Небо было совсем голубое, зеленая трава блестела, колючие, угловатые ели топорщились всеми своими ветвями. Мария прошла вглубь сада, туда, где были яблони.
Но яблонь почти не было видно, ни веток, ни листьев, одни розовые цветы.
«Как клумбы на ножках», — подумала Мария.
Белые бабочки кружились вокруг яблонь, розовые цветы срывались с веток и, как бабочки, носились по ветру. И нельзя было разобрать, где цветы, где бабочки. Все кружилось и трепетало в солнечном воздухе.
Мария погрозила яблоням.
— Вот как вы теперь послушно стоите, — сказала она строго. — Аккуратно, рядком. А ночью-то что вы делали?
Ночью Мария проснулась. От луны было почти светло в комнате. Мария подняла голову с подушки и взглянула в окно, в сад.
А в саду творилось что-то невообразимое. Луна ярко светила, и все было видно как днем. Яблони бегали вперегонку по дорожкам, быстро перебирая длинными корнями. И не только яблони, но и все деревья, все кусты ходили по саду. Даже огромный столетний дуб тяжело шел, качая ветвями. Можжевельник, как еж, катался колючим шариком взад и вперед по лужайке, а елки танцевали. Их колючие верхушки подпрыгивали в звездном небе.
Вдруг на дорожку медленно выползла громадная круглая, как подушка, жаба. Она подползла к самому дому, встала на задние лапы, уперлась передними в оконную раму и стала смотреть злыми, круглыми, блестящими глазами в спальню, прямо на постель, прямо на Марию. Потом медленно и широко открыла длинный, хищный, зубастый рот.
Мария ахнула и натянула одеяло на голову.
Когда она снова открыла глаза, утро уже навело порядок в саду.
Да, если бы Мария не видела сама безобразия, творившегося ночью, она бы не поверила: так чинно, так строго стояли теперь деревья и кусты.
Но ведь Мария видела.
— Притворяйтесь сколько хотите, а я вам не верю. — И она дернула яблоню за ветку.
Яблоня только обиженно зашелестела цветами в ответ. Мария пошла дальше. Надо было все осмотреть. Была весна, а весной в саду каждый день случается что-нибудь новое. Она подошла к сиреневому кусту.
Вчера еще он был совсем зеленый, и Мария упрекнула его:
— Как вам не стыдно быть таким зеленым, когда все кругом розовое?
И куст ответил:
— А вы приходите взглянуть на меня завтра.
Сегодня куст был весь белый, как гора сбитых сливок, от него шел сладкий, щемящий, ванильный запах.
Мария запрыгала вокруг него:
— Ах, какой вы красавец и как вы вкусно пахнете!
Куст протянул к ней свои белые душистые ветви.
— Это я для вас, — сказал он галантно.
Мария низко присела перед ним, как ее учила приседать экономка Жанна:
— Спасибо вам.
— Поиграйте со мной немножко, — попросил куст.
Но она покачала головой:
— Простите, но я не могу. У меня еще много дел. Спасибо и до свидания.
И она пошла дальше.
В пруду вода была прозрачной и глубокой и уже начинала журчать по-летнему.
Мария села на белый холодный камень и погладила его:
— А, и вы на своем месте? А ночью, верно, тоже бегали?
Но камень притворился, что не слышит.
Ивы тихо шелестели, в голубом небе пролетали белые облака. Облака отражались в воде. Но это уже не были облака. Это были белые гуси, плавающие в пруду.
Что-то тихо захрустело в траве. Из-под прошлогоднего сухого листа медленно выползла коричневая жаба.
Мария наклонилась к ней. Круглый, выпученный глаз посмотрел ей в лицо, скользкий, холодный взгляд уколол ее в сердце.
Она хотела вскочить, убежать, но нельзя показывать жабе, что она боится.
Она подняла сучок, валявшийся на земле, и осторожно повернула жабу белым круглым брюшком вверх.
Жаба неуклюже и беспомощно задергала лапами.
— А теперь ты вот какая? Ничего сделать не можешь? А ночью съесть меня хотела?
Она подняла сучок. Ткнуть жабу? Нет, лучше не надо. А то она так рассердится, что ночью выломает стекло в спальне.
— Дрянь! — крикнула она жабе на прощанье и побежала прочь.
От встречи с жабой, от ее скользкого, злого взгляда стало тревожно и скучно.
Но деревья вежливо кланялись, солнце светило, и кузнечики трещали в траве.
На зеленой лужайке сидел большой белый голубь, распустив веером хвост.
— Куру-у, куру-у, — проворковала Мария.
Голубь испуганно забегал взад и вперед.
— Что же ты меня боишься? — крикнула ему Мария. — Ведь я тоже голубь. Ведь я тоже голубок.
Но голубь, не слушая, шумно захлопал крыльями и улетел.
Мария развела руками:
— Чего ты испугался? Ведь я тоже голубь, как ты. Таубе — это по-немецки голубь.
Дома в четырехугольной светлой кухне уже ждала Жанна. Она нагнулась к Марии и поцеловала ее:
— Не озябли, маленькая барышня? Садитесь скорее шоколад пить.
Мария постояла перед топившейся плитой.
Из-под резного нормандского шкафа вдруг высунулась голова карлика в красном остроконечном колпаке.
— Не надо ли что-нибудь сработать? — спросил он свистящим шепотом.
Мария покачала головой:
— Ничего не надо.
— А то если передничек постирать или чулки заштопать, ты только позови. Мы мигом. —
