— Откуда я знаю, черт побери, — в ЦРУ, может быть, в ФБР. Попов — профессиональный разведчик. Если бы я был на его месте, то обратился бы в Российское посольство в Вашингтоне и все рассказал бы резиденту. Там ему поверят, но часовые пояса и бюрократия действуют в нашу пользу. В КГБ ничего не делается быстро. Там потратят несколько часов, пытаясь переварить полученную от него информацию.
— О'кей. Значит, мы продолжаем первую фазу? — спросил Джон Брайтлинг.
Кивок:
— Думаю, следует продолжать. Я позвоню Вилу Гиэрингу и дам команду приступать.
— А на него можно положиться? — поинтересовался Джон.
— По-моему, можно, то есть, я хочу сказать, конечно, можно. Он был с нами на протяжении ряда лет. Он часть нашего Проекта. Если бы мы не доверяли ему, то уже давно были бы в тюрьме. Ему ведь известно относительно тестов, проведенных на похищенных людях в Бингхэмтоне.
Джон Брайтлинг откинулся на спинку кресла.
— Ты считаешь, что мы можем не волноваться?
— Да, — решил Хенриксен. — Послушайте, даже в том случае, если все развалится, у нас есть крыша. Мы начинаем вырабатывать вакцину В вместо вакцины А и становимся героями в глазах всего мира. Никто не сможет найти след пропавших людей и связать их исчезновение с нами, если только кто-то не выдержит и проговорится, а у нас есть методы справиться с этим. Нет никаких вещественных доказательств, что мы замешаны во что-то противозаконное, — по крайней мере нет ничего, что бы мы не смогли уничтожить за несколько минут.
Эта часть была продумана очень тщательно. Все контейнеры с Шивой находились рядом с газовыми печами как здесь, так и в Бингхэмтоне. Тела подопытных субъектов превращены в пепел. Есть люди, лично знавшие о том, что происходило, но ни один из них не рискнет рассказать об этом, потому что тогда их привлекут к ответственности за массовое убийство, и у каждого будут адвокаты, которые защитят их. Действительно, придется пережить неприятное время, но понадобится одно — терпение.
— О'кей. — Джон Брайтлинг посмотрел на жену. Они работали слишком напряженно и слишком долго, чтобы теперь повернуть назад. Оба вынесли многолетнюю разлуку, пожертвовали своей любовью ради более великой любви к Природе, потратили время и громадные деньги для осуществления проекта. Нет, отступать нельзя. Даже если русский рассказал — кому, они не могли представить, даже в этом случае, смогут ли те, с кем он говорил, остановить вовремя начало Проекта? Вряд ли такое возможно. Муж-врач-ученый посмотрел на жену-ученого, и затем оба повернулись к своему директору Службы безопасности.
— Передай Гиэрингу, чтобы он приступал, Билл.
— О'кей, Джон. — Хенриксен встал и пошел к себе в кабинет.
* * *
— Да, Билл, — произнес полковник Гиэринг.
— У нас все в порядке, продолжай действовать, как запланировано, и позвони мне, чтобы подтвердить доставку пакета.
— О'кей, — ответил Вил Гиэринг. — Что еще я должен выполнить? Ведь у меня есть свои планы.
— Какие планы? — спросил Хенриксен.
— Завтра я вылетаю на север, хочу провести несколько дней на Великом Барьерном рифе.
— Вот как? Смотри, чтобы тебя не съели акулы.
— Обязательно! — раздался смех, и связь прервалась.
Порядок, подумал Билл Хенриксен. Решено. Он не сомневался в Гиэринге. Он был уверен. Вил стал членом Проекта, потратив целую жизнь на отвратительную для него деятельность, связанную с отравлением живых существ. Если бы он решил предать, они не смогли бы продвинуться так далеко. Но было бы намного лучше, если бы этот русский хмырь не сбежал. Что он может сделать против русского? Сообщить об убийстве Ханникатта местным полицейским и указать на Попова-Серова как на вероятного убийцу? А стоит ли? Какими могут быть возможные последствия? Ну что ж, Попов может рассказать все, что ему известно, но они тогда покажут на него, как на бывшего русского шпиона, поведение которого вызвало у них подозрения, хотя его и привлекали в качестве консультанта для «Горайзон Корпорейшн».
Но начать террористические вылазки в Европе — боже мой, джентльмены, будьте же серьезными! Этот человек просто убийца, и он использует свое воображение, чтобы создать причину для оправдания хладнокровного убийства в самом сердце Америки...
Сработает ли такой вариант? Не исключено, решил Хенриксен. Может сработать, и тогда этот мерзавец будет навсегда исключен из игры. Он может говорить что угодно, но есть ли у него вещественные доказательства? Никаких!
* * *
Попов налил себе стакан из бутылки «столичной», которую агенты ФБР, раздобрившись, приобрели для него в угловом магазине. Это помогло ему смягчиться до некоторой степени, и его взгляд на мир стал более оптимистичным.
— Итак, Джон Кларк. Мы ждем.
— Да, мы ждем, — согласился Радуга Шесть.
— Вы хотите спросить меня о чем-то?
— Да. Почему вы позвонили именно мне?
— Мы с вами раньше встречались.
— Где?
— В штабном здании в Герефорде, я был там с вашим сантехником.
— Я удивился, когда вы узнали меня, — признался Кларк, отпивая пиво из своей кружки.
— А теперь вы не хотите убить меня?
— Мне приходила в голову эта мысль, — ответил Кларк, глядя в глаза Попова. — Но мне показалось, что у вас есть угрызения совести, и если вы солгали мне, то скоро пожалеете, что не погибли раньше.
— С вашими женой и дочерью все в порядке?
— Да, и мой внук тоже здоров.
— Это хорошо, — заявил Попов. — Эта операция была отвратительной. Вам приходилось совершать отвратительные поступки во время своей карьеры?
Он кивнул:
— Приходилось.
— Значит, вы понимаете, что я имею в виду?
Только не в том смысле, о котором ты думаешь, приятель, подумал Радуга Шесть, перед тем как ответить.
— Да, полагаю, что понимаю, Дмитрий Аркадьевич.
— Откуда вам известно мое имя? Кто сказал вам?
Ответ удивил его.
— Мы с Сергеем Николаевичем — старые друзья.
— А-а, — ответил Попов, стараясь держать себя в руках. Его собственное агентство предало его? Неужели такое возможно? Кларк ответил на этот вопрос, словно прочитав его мысли.
— Вот, — сказал Джон, протягивая ему пачку фотокопий. — Руководство очень ценило вас.
— Так уж и ценило, — ответил Попов, пытаясь оправиться от потрясения, вызванного тем, что он держал в руках досье, которое никогда не видел раньше.
— Ничего не поделаешь, мир изменился, не правда ли?
— Недостаточно кардинально.
— У меня к вам вопрос.
— Да?
