Джондалар слушал как завороженный.
— Когда-то в далекой древности мы были одним видом людей, — продолжала Эйла, — но постепенно мы изменились. Клан остался сзади, а мы продвинулись вперед. При всем могуществе Креб не мог угнаться за мной, но он видел что-то или что-то понял. Потом он велел мне уйти, выйти из этой пещеры. В моей голове звучал его голос, словно он говорил со мной. Остальные Мог-уры так и не узнали, что я была с ними, и он ничего не сказал им. Они могли бы убить меня. Женщинам запрещено участвовать в таких ритуалах.
После этого Креб сильно изменился. Он никогда уже не стал прежним. Начал терять свое могущество. По-моему, испытывал муки, оставаясь Мог-уром. Даже не знаю как, но я причинила ему большие страдания, совершенно сама того не желая, однако и он тоже оказал воздействие на меня. С тех пор я тоже изменилась, у меня стали появляться странные видения, и иногда я вдруг осознавала, что нахожусь в каких-то иных местах… И еще, даже не знаю, как сказать… в общем, иногда мне кажется, что я знаю, о чем люди думают. Вернее, не совсем так, скорее даже, я знаю, что они чувствуют, хотя это тоже не точное определение моего состояния. Я словно вижу, какие люди на самом деле, не знаю, как правильно объяснить это, Джондалар. В основном мне удается препятствовать появлению такого состояния, но порой оно прорывается помимо моей воли, особенно под воздействием очень сильных чувств, подобных ярости Брукевала.
Джондалар смотрел на нее странным взглядом.
— Ты знаешь, о чем я думаю… Знаешь, какие мысли живут в моей голове?
— Нет, я не могу видеть или слышать твои мысли. Но я знаю, что ты любишь меня. — Она заметила, как изменилось выражение его лица. — Это встревожило тебя, да? Наверное, мне не стоило ничего рассказывать… — пробормотала она, почти весомо ощущая тревогу Джондалара. Ее восприимчивость особенно остро улавливала чувства Джондалара. Она опустила голову, плечи ее поникли.
Он заметил ее подавленное состояние, и вдруг его тревога испарилась. Он взял ее за плечи, заставил поднять голову и заглянул ей в глаза. В них застыла какая-та невероятная древняя мудрость, которую он порой видел там прежде, то был взгляд, исполненный печали, какой-то глубинной и невыразимой грусти.
— Мне нечего скрывать от тебя, Эйла. И не важно, знаешь ли ты, что именно я думаю или чувствую. Я люблю тебя. И моя любовь никогда не иссякнет.
Слезы, вызванные облегчением и любовью, брызнули из ее глаз. Ей захотелось поцеловать его, и он опустил голову ей навстречу. Он покрепче прижал ее к себе, словно хотел защитить от всего, что могло причинить ей боль. И она прижалась к нему всем телом. Пока они вместе, с ней не случится ничего плохого, разве не так? И тут вдруг заплакала Джонэйла.
— Мне хочется быть самой обычной матерью и твоей женой, Джондалар, и вовсе не хочется быть Зеландони, — сказала Эйла, подходя к колыбели малышки.
"Она действительно сильно испугана, — думал он, — а кто бы не испугался такого ужаса? Мне даже к кладбищу-то подойти страшно, не говоря уже о посещениях мира Духов". Он увидел, что она возвращается к нему с ребенком на руках, слезы еще блестели в ее глазах, и, охваченный внезапной нежностью, он вдруг почувствовал себя защитником жены и ребенка. Так что же изменится, если она станет Зеландони? Для него она все равно останется Эйлой и будет по-прежнему нужна ему.
— Все будет хорошо, Эйла, — успокоил он ее, беря у нее ребенка и покачивая его на своих руках.
С тех пор как они стали мужем и женой, он обрел настоящее счастье, и оно стало лишь полнее, когда родилась Джонэйла. Взглянув на эту крошку, он улыбнулся: "Я тоже считаю, что она отчасти моя дочь".
— Решение останется за тобой, Эйла, — наконец сказал он. — Ты права, если ты станешь ученицей, это не означает, что ты будешь обязана стать Зеландони, но если ты станешь ею, то это тоже будет хорошо. Я всегда знал, что выбрал особенную женщину. Наделенную не только красотой, но редким Даром. Мать отметила тебя, это нужно ценить, Она благосклонно отнеслась к нашему союзу. И теперь у тебя есть прекрасная дочь. Нет, у нас есть прекрасная дочь. Ты ведь говорила, что она и моя дочь также, верно? — сказал он, пытаясь успокоить ее опасения.
Слезы вновь полились из ее глаз, но она уже улыбалась.
— Да. Джонэйла наша с тобой дочь, — сказала она и вновь всхлипнула.
Удерживая малышку на одной руке, он обнял Эйлу за плечи и привлек к себе.
— Я не представляю, что буду делать, если ты перестанешь любить меня, Джондалар. Пожалуйста, люби меня всегда.
— Конечно, я всегда буду любить тебя. Моя любовь к тебе никогда не иссякнет. Ничто не сможет победить ее, — сказал Джондалар, осознавая глубину своих чувств и надеясь, что они всегда останутся неизменными.
Приближался конец зимних холодов. Растаяли потемневшие от принесенной ветрами пыли снежные сугробы, и первые крокусы раскрыли свои фиолетово-белые головки между последними снежными островками. Началась капель, и вскоре растаяли без следа все сосульки, и набухли первые зеленые почки. Эйла теперь много времени уделяла Уинни. Положив ребенка в походную накидку, она выгуливала кобылу или очень медленно ездила на ней. Удалец стал более игривым, и даже Джондалару с трудом порой удавалось управляться с ним, но ему даже нравился норовистый характер жеребца.
Уинни заржала, увидев Эйлу, и она ласково погладила и обняла кобылу. Она договорилась встретиться с Джондаларом и еще несколькими людьми около Небольшой пещеры ниже по течению. Нужно было сделать зарубки на березах для сбора березового сока, часть его пойдет на изготовление густого сиропа, а остальное поставят бродить, чтобы получился легкий горячительный напиток. Это было недалеко, но она решила взять Уинни на прогулку, в основном потому, что не хотела оставлять ее одну. Они уже почти дошли до места, когда начался дождь. Она поторопила Уинни и заметила, что кобыла как-то тяжело дышит. Эйла потрогала ее округлившиеся бока, как раз когда наступил момент очередной схватки.
— Уинни! — воскликнула Эйла. — Пришла твоя очередь, да? Интересно, скоро ли ты разродишься? Мы уже недалеко от пещеры, где назначена наша встреча. Я надеюсь, ты не сильно испугаешься, если поблизости будут еще несколько человек.
Когда они подошли к этому временному лагерю, она спросила Джондалара, можно ли привести Уинни в пещеру. Кобыла должна была вот-вот ожеребиться. Он сразу согласился, и волна возбуждения охватила всю группу. Вот это происшествие! Никто из них никогда не видел так близко, как лошади рожают. Она провела Уинни под защиту скального навеса.
Подбежавший следом Джондалар спросил, не нужна ли им какая-то помощь.
— Я думаю, что Уинни не нужна даже и моя помощь, но мне хочется быть рядом с ней, — сказала Эйла. — Хотя ты можешь помочь мне, присмотрев за Джонэйлой.
Малышка увидела его лицо и подарила ему широкую восторженную улыбку. Она совсем недавно научилась улыбаться и начала узнавать и встречать радостной улыбкой мужчину ее очага.
— Знаешь ли ты, Джонэйла, — сказал он, разглядывая ребенка и улыбаясь ей в ответ, — что тебе досталась мамина улыбка? — Ребенок сосредоточенно смотрел на его лицо, издавая тихие воркующие звуки, и вновь улыбнулся. Сердце его так и таяло. Пристроив Джонэйлу на согнутой руке, он направился к людям, собравшимся в другом конце пещерки.
