5
Двое зашли в магазин электроники в Стамбуле, у обоих почти одинаковое выражение лица, как будто все здесь принадлежало им, хотя черты выдавали в них чужаков, уроженцев Южной Азии. Белые одежды, волосы до плеч и длинные бороды позволяли распознать в них тех мужчин, с чьими притязаниями спорить нельзя. Младший отошел к стеллажу с микрофонами. Его напарник прислонился к прилавку, за которым стоял продавец, и принялся перебрасывать мобильный телефон из руки в руку, наблюдая за другими покупателями. Те быстро потянулись к выходу, оставив в пещере магазина продавца наедине с двумя пришельцами.
– Смотри! – сказал младший. – ROde SVMX. Sennheiser МКН8040. Neumann U 87.
– Угу. Просто возьми то, что велел Абу Раис, и пошли. Умираю с голоду.
Продавец сунул руку под прилавок и вытащил оттуда коробку.
– Sound Devices 788Т. Разве Абу Раис не получил моего сообщения? Я больше двух недель для него это держу.
– Передать Абу Раису, чтобы он плясал в Ракке всякий раз, как ты щелкнешь пальцами в Стамбуле? – старший из мужчин всем мускулистым корпусом развернулся в сторону продавца, и тот, побледнев, забормотал извинения, которые младший из мужчин прервал восторженным воплем, подхватив коробку с 788Т.
– Извини, Фарук. Это займет некоторое время. Абу Раис велел проверить разные микрофоны и колонки, пока я не подберу лучшие.
Он вернулся к стеллажу с микрофонами и принялся стаскивать с полок пустые коробки, отталкивая их в сторону продавца, который возопил:
– Скажите мне, что вам надо! Вы мне всю выкладку испортили!
Фарук сердито фыркнул.
– Пойду в кафе на углу. Даю тебе полчаса – а потом в аэропорт.
– Хорошо. Прихвати что-то для новобранцев. Меня ты много часов не кормил, когда я сюда прилетел.
Фарук ухмыльнулся:
– Ты был таким младенцем, Парвиз, боялся кусок хлеба попросить.
– Я давно уже не Парвиз.
– Машаллах, – сказал старший, и в голосе его прозвучала насмешка.
– Машаллах, – ответил младший, приложив руку к сердцу.
* * *
Путь, который привел его в стамбульский магазин электроники, начался осенью в тот вечер, когда Исма объявила в кухне, что она уезжает в Америку и, значит, настало время им всем троим покинуть свой дом. В начале того вечера ничто не предвещало, как он закончится. Всего несколько недель назад Аника поступила в университет, а Парвиз не поступил, но привычная рутина их жизни уже отходила в прошлое, уже воспринималось как праздник, если Аника была дома и у нее находилось время что-нибудь приготовить, впервые за ту неделю. Она сверялась с засаленной книгой рецептов так сосредоточенно, словно что-то могло измениться между сорок девятым разом, когда она столь же внимательно исполняла все инструкции, и пятидесятым. Парвиз помогал ей, резал лук, надев очки для бассейна, чтобы не заливаться слезами. Из колонок струилась музыка, плейлист подобрал им в Карачи кузен-гитарист – чимта и бас-гитара, дходак и барабаны, а поверх мелодии – стук ножа, которым Парвиз нарезал податливые луковицы, с размаху ударяя по деревянной доске под ними; перезвон двух браслетов на запястье Аники; негромкое гудение холодильника; поезд останавливался на станции Престон-роуд почти в то же мгновение, когда другой отъезжал от перрона; журчала болтовня близнецов. В тот раз Аника выдумала, будто поместила от имени Парвиза объявление на брачном сайте для выходцев с Ближнего Востока. «Красивый лондонец, который любит свою сестру…»– «Какой-то намек на инцест». – «Уродливый лондонец, который любит свою сестру…» – «Намек, что полностью отчаялся». – «Красивый лондонец с крепкими семейными узами…» – «Почему ты непременно суешь себя в каждую фразу? Как насчет «Сумрачно красивый лондонец»?» – «Нет, сумрачно красивый— это эвфемизм для “темнокожий”». – «С какой стати? Хитклифф[8] тоже неистовый, немного безумный». – «Да, но ты же знаешь этих девиц, если темнокожий – это уже проблема».
Исма вошла посреди всего этого веселья, ей предшествовал запах химчистки, и сказала, что проблема не в этом, а в полном отсутствии перспектив с точки зрения карьеры. Парвиз оттолкнул от себя разделочную доску, снял очки и вытащил телефон. На экране ни одного сообщения от друзей по Престон-роуд, наступила послешкольная жизнь, и всех размело в разные стороны – географически и психологически.
– Приглуши звук и послушай меня, – сказала Исма.
Вид у нее был настолько серьезный, что он повиновался, хотя обычно в ответ на такие требования Парвиз увеличивал громкость. Аника тоже увидела, что предстоит важный разговор, и коснулась пальцами запястья старшей сестры:
