— Вот, — произнес голос прямо надо мной.
Я осторожно открыла глаза. Рядом со мной на корточках, протягивая мне чашку, сидел мужчина. Простую чашку из темного металла. А рука, державшая чашку, была еще темнее. Я поглядела мужчине в глаза, и он улыбнулся, показав блестящие белые зубы, двух из которых не хватало. Лицо у него было чернее ночи. Я уставилась на него, позабыв про хорошие манеры.
— Ты, наверное, пить хочешь, — произнес он. — Вот.
Я взяла чашку с водой и до дна осушила ее. Очертания вещей вокруг понемногу обретали четкость. Мы находились на плоской площадке у небольшого ручья, где деревья и кусты росли чуть реже, чем вокруг. То тут то там лежали огромные, покрытые мхом валуны и рос папоротник. Шел дождь, но нас укрывала густая плакучая ива. Тут же находилось еще два человека. Оба они теперь стояли, уперев руки в боки, и смотрели на меня. Все трое выглядели, как персонажи волшебных сказок. У одного половина головы была гладко выбрита, а на второй росли длинные спутанные черные волосы, только одна прядь на виске была совершенно белой. На шее у него болтался кожаный шнурок, с тремя огромными когтями, наверное, волчьими, хотя волка такого размера редко кто может, да и желает, встретить на своем пути. На лице этого мужчины, украшенном множеством небольших шрамов, блестели дикие желтые глаза. На подбородке у него был выколот аккуратный узор из пересекающихся ромбов, от губы до края челюсти.
У другого вокруг запястий виднелись рисунки, похожие на сдвоенных змей, а на тунике его красовалось странное украшение, кажется, сделанное из змеиной кожи. Его лицо тоже было татуировано, на этот раз на лбу. Тщательно вырисованная змеиная чешуя и ядовитый раздвоенный язык, спускавшийся на нос. Он был моложе первого, лет двадцать пять, не больше. Но тоже казался очень суровым. Мужчина, которому лишь сумасшедший осмелился бы перечить.
Черный человек был одет проще остальных, и если на нем и были татуировки, я не могла их разглядеть. Единственным его украшением служили мелко курчавящиеся волосы, которые он носил заплетенными во множество косичек, доходивших до плеч. За левым ухом у него болталось перо — одинокое светлое пятно на черном. Он проследил за моим взглядом.
— Альбатрос, — произнес он. — Напоминает мне о море. — Он кивнул в направлении остальных. — Пес. Змей. У нас здесь нет других имен.
— Хорошо, — сказала я вежливо, надеясь, что голос у меня достаточно твердый. Мне казалось очень важным не дать им понять, насколько мне страшно. — Значит и я не должна называть вам своего имени. Который из вас наградил меня головной болью?
Двое посмотрели на третьего, с когтями волка и полубритой головой. Пес. Он был очень большим.
— Я не думал, что ты станешь сопротивляться, — мрачно произнес он. — У нас для тебя есть работенка. Мы не могли позволить тебе закричать. Женщины — они всегда кричат.
Снова раздался стон. Он доносился из-за скал за нашей спиной.
— Кому-то больно, — произнесла я, осторожно вставая.
— Вот именно, — подтвердил черный, Альбатрос. — Тыведь целительница, так? Та самая, что должна была проехать через деревню?
— У меня есть к этому некоторые способности, — ответила я осторожно, поскольку не хотела выдавать им слишком много информации. Я верно угадала, кто они, будет мудро вести себя очень, очень осторожно. — Что случилось с этим человеком? Могу я на него взглянуть?
— Именно за этим мы тебя сюда и привезли, — ответил Пес. — Лучше все сделать быстро. Командир уже скоро вернется, и у нас для него должен быть достойный ответ, иначе парень не доживет до рассвета. — Они говорили на странном языке, гремучей смеси ирландского и наречия бриттов, выдергивая слова и фразы то из одного языка, то из другого, как придется. Речь их была беглой, но в ней проскальзывал акцент. Змей, наверное, вырос в Ольстере, но я сомневалась, что для двух остальных хоть один из языков являлся родным. Мне повезло, что мои родители говорили на обоих языках: я могла достаточно полно понимать все сказанное, если напрягалась, хотя то тут то там они употребляли слова, смысл которых от меня ускользал, будто в их странной речи присутствовал еще и третий, неизвестный мне язык.
Я видела и лечила множество ран, часто довольно серьезных. Гнойные ножевые ранения, неудачные падения на вилы… Но такого я не видела еще никогда. Мужчина лежал в неглубокой пещере, защищенный от дождя, ветра и прямых солнечных лучей. Его явно пытались положить поудобнее, на самодельный соломенный тюфяк, рядом с которым стоял грубо сколоченный стул с кружкой и грудой заляпанных кровью тряпиц. На земле лежала фляга и еще одна металлическая чашка. Мужчина на подстилке задыхался и мотал головой из стороны в сторону от боли. Кожа у него была бледная, в крупных бисеринах пота, правая рука замотана от плеча до кончиков пальцев и повязка по всей длине пропиталась кровью. Даже не развязывая ее, было понятно, что ткань пристала к коже, а рука не просто сломана. На голой груди и плече опасно алели яркие пятна воспаления.
— Вы ему что-нибудь давали, чтобы снять боль? — спросила я хрипло, закатывая рукава.
— В нем ничего не держится, — ответил Пес. — Во фляге — крепкое вино, мы пытались дать его, но он не мог его проглотить, а если глотал, его выворачивало быстрей, чем ты можешь сказать раз-два-три.
— Мы здесь сами себе доктора и обычно вполне справляемся, — добавил Альбатрос. — Но это… мы не знаем, что делать. Ты можешь ему помочь?
Я уже разворачивала набухшую от крови повязку, стараясь не кривиться от запаха.
— Когда это случилось? — спросила я.
— Два дня назад. — Змей тоже пришел, и одним глазом наблюдал за мной и моим пациентом, а другим оглядывал окрестности. Ждал командира, как я понимаю. — Обычно он очень осторожен. А тут сорвалась рука, когда он самостоятельно пытался снять груз с повозки. На него свалился железный лом и в хлам переломал всю руку. Его бы совсем раздавило, если бы Пес вовремя не выдернул его оттуда.
— Не так быстро, как следовало, — произнес Пес, почесав бритую сторону головы.
Я закончила снимать грязную, вонючую повязку, а раненый кусал губы и смотрел на меня горячечными глазами. Он был в сознании, но, думаю, не вполне понимал, что вокруг происходит, и о чем говорят рядом с ним. Я отвернулась от жалких раздробленных останков его руки.
— У него мало шансов, — тихо произнесла я. — Дурная кровь от его раны уже начала распространяться по телу. Руку спасти невозможно. Впереди его ждут долгие дни агонии. С этим я помочь могу. Вряд ли мне удастся спасти его жизнь. По правде говоря, возможно, лучше было бы, если бы он умер на месте. Я вижу, вы сделали все, что могли. Но эта рана, похоже, неподвластна способностям любого целителя.
Они молчали. Снаружи начало темнеть.
