– Ты их помнишь?
– Я не знаю, воспоминание это… или история, которую мне кто-то когда-то рассказал. Я представляла вольгар иначе.
– Те, которых мы встретили сегодня, уже умирали.
– Я не сочувствую их страданиям, – признала Саша, словно на самом деле должна была.
– Бессмысленно тратить жалость на тех, кто ее не ощущает. Человек имеет право на выживание. Но вольгары и люди не могут жить вместе. Вот я, например, не хочу их есть, а они меня – хотят. Видишь противоречие? Существуют чудовища, которым просто нет места в этом мире.
Кель задумался об отце – о звере, которым он стал, о монстрах, которых породил, и обо всех тех невинных, которым причинил вред. Если Кель о чем и жалел, так лишь о том, что не прикончил его лично.
– Надо рассказать тебе историю, – упрямо пробормотала Саша. – О Целителе, которому везло раз за разом оставаться в живых, хотя он совершенно себя не защищал.
Кель знал, что Саша просто его дразнит, но на миг ощутил себя уязвленным – и это заставило его улыбнуться снова.
– Если будешь лежать тихо, я сам расскажу тебе историю.
– Ты?!
– Да. А теперь молчи.
Она сжала губы и распахнула глаза, показывая, что готова слушать.
– Когда я был еще маленьким, к отцовским конюшням прибился пес. Уродливый, весь в подпалинах – кто-то поджег ему шерсть. У него не хватало одного глаза, и он сильно хромал. Но его это совершенно не озлобило. Он не огрызался, не кусался. Вообще вел себя так, будто в жизни не видел от людей ничего плохого.
Никто не знал, откуда он появился, но слуги его не гнали, потому что он успокаивал лошадей. Особенно одного жеребца, которого не удалось объездить. Конь, подарок лорда, был с гонором, но с идеальной родословной, и король Золтев хотел получить от него хотя бы пару жеребят. Пес завел привычку спать у его ног. Жеребец мог топать, ржать, бесноваться, но псу все было нипочем, и через несколько минут конь успокаивался и соглашался покрыть кобылу.
Никто не потрудился дать дворняге имя. Никто его не ласкал. Его называли просто псом. Но ему разрешили остаться. Он сроду не лаял и всегда был рад меня видеть, так что, проходя мимо, я обычно его подкармливал и звал по имени, которое сам придумал…
Кель замолчал, и Саша уставилась на него в ожидании.
– Каким?
– Максимус Джеруанский.
Ни одной живой душе он не рассказывал о Максимусе Джеруанском. Кель ожидал, что Саша рассмеется – его собственные губы уже изогнулись при воспоминании, – но она смотрела на него со всей серьезностью, будто на свете не было ничего важнее.
– Почему? – только и спросила она.
– Потому что у него было благородное сердце. И он заслуживал благородное имя.
Саша кивнула, принимая объяснение, и Кель вернулся к рассказу:
– Со временем его лапа зажила, а вокруг шрамов наросла новая блестящая шерсть. Возможно, я исцелил его, сам того не сознавая. Хотя мне кажется, что его исцелила моя ласка. Он тоже ко мне привязался и стал ходить по пятам.
– Что с ним стало?
В Сашином вопросе звучала тревога, и Кель ответил чересчур быстро, не позволяя боли бередить старые раны.
– Король Золтев убил его в приступе гнева. Запинал до смерти и выбросил тело в ров. Но получил сполна, когда тот самый жеребец обезумел и прикончил призовую кобылу.
– Значит, вот что Гиббус имел в виду, когда сравнил меня с собакой из конюшни? Он говорил о Максимусе?
– Гиббус назвал тебя собакой? – Голос Келя даже не дрогнул, хотя мысленно он уже прописал Гиббусу дюжину плетей.
– Не со зла. Он сказал, что любит собак больше людей и я должна быть польщена. Гиббус… не особенно тактичный.
Да уж. Такого достоинства за ним и вправду не водилось, но он всегда был хорошим солдатом, и Кель немного остыл. Хотя переброситься с придурком парой слов все же не помешает.
– Так чем я… похожа на Максимуса? – настойчиво спросила Саша. Казалось, она и не заметила, что ее оскорбили.
Кель не жаждал развивать это сравнение, но сразу догадался, что Гиббус имел в виду.
– Ты следуешь за мной, потому что я тебя исцелил. Не злишься, хотя должна была бы. Добра к тем, кто к тебе жесток. И у тебя благородное сердце.
– И благородное имя, – добавила Саша ему в тон.
Кель рассмеялся, и через секунду женщина к нему присоединилась.
– По правде говоря, оно нравится мне все больше и больше, – добавил он.
Саша счастливо вздохнула, и Кель не удержался – притянул ее ближе, укрывая своим телом.
– Саша?
– Да? – сонно откликнулась она.
– Никогда так больше не делай.
– Как?
– Не пытайся меня защитить.
Саша замолчала, раздумывая над его словами. Кель ждал, уступит она или примется спорить.
– Я видела, как ты умираешь, – прошептала она наконец. – Видела, как когти пронзают твое сердце. И не могла этого допустить.
Больше она ничего не сказала, но Кель понял, как огорчило ее это воспоминание, и пожалел, что не оставил упреки до утра. Постепенно ее дыхание выровнялось, черты разгладились, и Кель тоже закрыл глаза и провалился в сон – просто мужчина, обнимающий женщину в темноте Яндарианской равнины.
* * *
Едва рассвело, начался дождь и разбудил отряд мягким стуком и влажными прикосновениями. И вода, и воздух были теплыми, поэтому некоторое время люди просто стояли под тучами, позволяя струям счищать с кожи грязь и кровь и пропитывать запыленную одежду. Пока они спали, лошади сбрелись обратно, и Кель разыскал в седельном мешке мыло. Он не собирался упускать ни одной возможности привести себя в порядок – насколько это позволяли приличия, – а потому стащил рубашку, намылил грудь и с наслаждением замер под импровизированным душем. Саша отмывала волосы, пытаясь удержать на плечах расползающееся платье. Тяжелые мокрые пряди доставали ей до бедер, закрывали шрамы на спине и несколько отвлекали Келя от сомнений в своих способностях Целителя.
Солдаты вели себя как дети: босиком носились по грязи и боролись в высокой траве. Когда дождь столь же внезапно прекратился, они соорудили для Саши подобие шатра, чтобы она могла переодеться. Путешествие по открытой местности в компании солдат было не самым простым испытанием, но мужчины как-то справлялись, а Саша никогда не жаловалась. Солнце подсушивало грязь, люди тоже обсохли, перекусили вяленым мясом и черствым хлебом, и Кель принялся искать в копытах Луниана камни и колючки. Его все еще преследовали воспоминания о рехнувшейся кобыле. В этот момент к нему и подошел Айзек – солдат-огнетворец.
– Капитан, можно вас на пару слов?
– Говори, – кивнул Кель, проводя ладонями по ногам и бокам Луциана и тщательно осматривая его зубы.
