На полигоне ему показали новые русские танки. Точнее – их остовы. Исправных танков захватить не удалось – пришлось довольствоваться оставленными при прорыве из Тильзита сгоревшими. Танки действительно были новыми. Их восьмидесятипятимиллиметровые пушки говорили, что русские не стоят на месте и не ждут, когда их догонят. Да, их танки были сожжены снарядами из недавно поставленных на конвейер пушек. Именно теми, которые должны стать основным оружием германских панцерваффе. Но уже сейчас русские показали, что смогут их уничтожать за пределами дальности германского оружия. Присутствующие тут же на полигоне руководители ведущих танкостроительных фирм получили устное указание о необходимости скорейшей разработки и принятия на вооружение германских танков с броней, способной противостоять русским 10-см пушкам, и оснащенных орудиями от 8,8 см и крупнее, способных поражать «русских монстров». Жаль, что ни одного из них не удалось добыть под Тильзитом.
Показали Гитлеру и образцы захваченного нового стрелкового оружия. Хуго Шмайсер с интересом крутил в руках новый русский автомат. Хуго называл его автоматическим карабином. Разобрав его тут же, он поцокал языком, отметив высокую технологичность и в то же время простоту его производства. Он даже пострелял из него и после этого заявил, что русские опередили их в развитии оружия под так называемый промежуточный патрон, чем занималась и его фирма, но недостаточное финансирование этого направления не позволило выйти на производство в промышленных масштабах. Хотя все присутствующие здесь могли убедиться в весьма высоких характеристиках оружия подобного типа. Сам Гитлер попробовал новый русский карабин под этот же промежуточный патрон. Он сам еще помнил тяжесть «98k», и на этом фоне русский карабин казался необычайно легким и удобным. Хвалили и новый русский пулемет, сделанный наверняка под влиянием немецкой конструкторской мысли единым.
К сожалению, новое русское противотанковое портативное оружие имелось без снарядов, но сама идея была понятна.
Итогом этого выезда стали заказы на разработки нового оружия, не уступающего по эффективности русскому. Противник оказался таким, что без напряжения всех сил его было не одолеть.
4 февраля 1942 года.
Вязьма. Госпиталь
Сергею не спалось. Он уже две недели валялся в госпитале. Хотя… почему валялся? Лечился. И лечение было достаточно серьезным, и как сказал лечащий врач – затянется месяца на два. Он в себя пришел еще в том маленьком литовском городке, за который они бились, за который погибли в сгоревшем танке два члена его экипажа. И его рота потеряла в бою три танка. Про бой и его окончание ему рассказал лежащий рядом механик-водитель. Потом их погрузили на санитарную машину, и полковая колонна двинулась через захваченный ими мост дальше на север, туда, где грохотал бой следующего передового отряда, пробивающего путь к линии фронта. Сергей мог лежать только на животе – спина вся горела и сочилась, весь комбинезон сзади на ногах и спине санитары срезали ножницами. Ноги перебинтовали, а спину накрыли простыней. Очень хотелось пить, и болела от контузии голова. Потом он периодически начал терять сознание. Полковой врач на одной из стоянок, осмотрев его, что-то сказал санитару из их машины, и чуть погодя в машину принесли какие-то бутылки с прозрачной жидкостью, закрепили их под потолком и вогнали иглу ему в вену, соединив ее с этой бутылью резиновой трубкой. Санитар сказал, что у него началось отравление организма продуктами частично сгоревшего комбинезона и в основном сгоревшей и разлагающейся кожи, и ему сейчас проводят чистку крови физраствором, нейтрализуя и выводя продукты разложения. Сергей мало что понял, но через некоторое время он уже пить не хотел, а нестерпимо хотел писать. Но машина двигалась в колонне, и никто останавливаться из-за Сергея не собирался, поэтому через некоторое время он сумел избежать мокрых штанов с помощью специально взятого ведра. Он испытывал стеснение перед другими ранеными, но других вариантов просто не было. Да и никому до этого, в общем-то, не было дела – в машине ехали лишь тяжелораненые.
Через несколько часов тыловая колонна прошла через бывшую линию фронта, разорванную совместным ударом их дивизии и частей Прибалтийского фронта. Тут их уже ждал самолет, потому что всех раненых из Особого корпуса отправляли отдельно. И через несколько часов их выгрузили на аэродроме под Вязьмой.
Сразу же по прибытии в госпиталь его осмотрел хирург, спина к этому моменту у Сергея вся покрылась коричневыми пузырями. Они лопались, и от жидкости, вытекающей из них, остатки штанов комбинезона стали мокрыми. Перевязанные ноги кровоточили сквозь бинты, и Сергей чувствовал себя очень плохо. После осмотра его раздели и на каталке повезли в операционную. Там, положив его лицом вниз, хирурги стали ковыряться в ногах, вытаскивая осколки. Осколки были маленькие, но их было много, и Сергей в кровь искусал губы, сдерживая стоны. Осколки бросали в эмалированный тазик, стоящий у операционного стола, и Сергей, чтобы отвлечься, начал было считать их по металлическому стуку о дно тазика, но после двадцатого сбился со счета и уже просто терпел. Как потом огласил счет хирург, их было тридцать шесть. Они были небольшими и засели неглубоко, поэтому обошлись без общей анестезии. Так было объяснено. Сергею дали посмотреть на осколки. Это были кусочки отколовшейся брони его танка.
Тут же срезали и пузыри на спине. Жидкость из пузырей лилась со спины прямо на стол, и минутами позже Сергей лежал весь мокрый в луже коричневого цвета. У него еще хватило сил поинтересоваться степенью ожога, на что врач флегматично ответил, что это станет известно в ближайшие два-три дня. Потом он с помощью медсестер перебрался на каталку, и его отвезли в палату. Вот тут произошло недоразумение. Кровать была панцирной, а на спине Смирнов лежать уже никак не мог. И изогнуться в пояснице на провисающей сетке ему было больно и неудобно. Проблему решили минут через двадцать, принеся и положив на кровать деревянный щит, на который застелили постель. Вот на нем Сергей кое-как и устроился. Перевязали ему только ноги, а спину прикрыли простыней. Судя по достаточно тепло одетым выздоравливающим, в палате было прохладно, но поднявшаяся температура не давала Сергею замерзнуть и под простыней. Ходить он еще не мог, и кормила его нянечка прямо в постели, хотя есть он не хотел. Заснуть вечером удалось с трудом: тело все болело, а каждое движение отдавалось болью в спине. Сергей засунул подушку себе под живот и, заняв таким образом положение, при котором боль была минимальна, смог заснуть. Соседи по палате посмеивались над ним, говоря, что он выглядит, как паленый поросенок. Медсестры ругались на них, успокаивая Сергея тем, что все будет хорошо, а этот госпиталь вообще один из лучших, и в нем используются новейшие лекарства и методики лечения.
Пузыри с его спины срезали еще два дня. Ежедневно через его тело внутривенно прокачивали по два литра физраствора. Он начал отекать, боли и температура не спадали. Единственное, что было положительного: он начал ходить на раненых ногах. Правда, было больно, но зато можно было не стеснять соседей по палате и не стесняться нянечек. На третий день ему объявили, что у него ожог третьей «А» степени в основном, но на правой лопатке участок ожога третий «Б», и, возможно, ему предстоит пересадка кожи. Площадь ожога до тридцати процентов. Врач обнадежил, что и раньше с такими ожогами выживали, а сейчас после появления новых лекарств «на нем все как на собаке зарастет. Месяца через два». Но впереди у него две операции на спине.
