— Я вообще ужасный, — Тоша встал. — И Григорьев сегодня об этом узнает…
КОГДА МОИ ГЛАЗА УВИДЕЛИ КИРИ…
В воздухе витало предзнаменование бури. Наконец-то жара спала, и поднявшийся ветер разогнал марево, рожденное раскаленными на солнце бетонными зданиями, уродующими матушку-землю своими безликими и монотонно-серыми телами. Ночная пелена окутала все вокруг и по-южному непроглядная темень захватила собой этот город.
В тишине опустевших улиц иногда раздавались еще пока далекие раскаты грома.
Тоша стоял напротив института, глядя, как одно за другим гаснут окна, и здание погружается в сон. Рядом с ним сидел на качелях Евгений, сгорбленный и поникший, — совсем не тот энтузиаст, что молил о том, чтобы его взяли с собой. Видимо, близость к цели пугала его не только тем страхом, что вызван опасностью, но еще и тем, что появлялся, когда будущее становилось настоящим, а вот настоящее опять в будущее уже не превращалось…
Он и правда боялся исполнения сегодняшней миссии, ибо уничтожение института было последним этапом в их с отцом планах, и оно маячило где-то очень далеко. Оттого и не страшно было думать о том, что они станут делать, когда этот этап будет выполнен. Но теперь, когда он вот-вот должен был свершиться, нельзя было не задаться этим извечным вопросом: «А что дальше?» Но вот ответа на него человек, чьей жизнью была лишь месть и больше ничего, не знал…
Домов думал о том, как ему хочется поскорее оказаться на диване. О том, как очутился здесь, и о том, стоит ли игра свеч. И когда он вспоминал мягкость вишневой обивки, ему казалось, что нет, но если в памяти всплывала та скромная улыбка, принадлежавшая ей, он был уверен в обратном.
— Давно ты за мной следил? — спросил Антон, отрывая взвинченного Женю от его панических мыслей, желая хоть как-то убить время.
— А… что? — тот, разумеется, не сразу понял смысл обращенных к нему слов.
— Будешь много думать, только еще больше разнервничаешься.
— И что, мне теперь расслабиться и просто ждать?
— Именно.
— Я так не сумею.
— Не удивлен. Так давно ты уже за мной следишь?
— Несколько недель. Окончательно отец напал на твой след после того убийства в «Транс-Корес», но мы и раньше уже знали, что в городе есть один из проклятых.
— Один из проклятых! — фыркнул Домов. — Что за унизительная кличка, я же сын Бога!
Евгений поглядел на Домова осуждающе. С этим утверждением он явно не был согласен. И все же он боялся своего собеседника и поэтому попытался объясниться.
— Отец говорил, вы прокляты, что дар, которым вы обладаете проклят. Что ваша жизнь неестественна и…
— Проклята, я понял, — Антон улыбнулся. — Я пошутил, успокойся. Мне все равно, как вы нас называете. Так это ты тогда был? Я уверен, что видел именно твой взгляд. В моем дворе, незадолго до отъезда.
— Да… — отчего-то растерялся Женя.
— Ясно. И чего тебе было нужно? Рассчитывал убить меня при случае?
— Я… я следил за тобой, чтобы знать… мне нужно было составить твое расписание, понять привычки…
— Ах, то есть вы все-таки не совсем дурачки! — улыбнулся Тоша. — Искали подходящий момент. А чего тогда сегодня на меня кинулся? Или решил, что момент уже настал?
— Я отправился за тобой, потому что мы подумали, что это очередное задание, что ты едешь убивать. Мы не могли тебе этого позволить. Отец хотел ехать сам, но у него опять обострение, поэтому поехал я. И ты сидел такой отрешенный, вот я и…
— И подумал, что самое время со мной покончить?
— Ну да…
— Глупец. Оттого ты еще никого и не убил. Слишком торопишься с выводами. Отрешенный не значит рассеянный. И горячишься, весь на эмоциях, а должен быть спокоен и тверд. Я твой безумный взгляд сразу же почувствовал.
— Ну извини, что я не такой же, как ты! — вспылил Женя. — Не бездушный монстр!
— Не такой? — переспросил Домов, безмерно довольный.
— Нет, — пробурчал Евгений, отвернувшись.
— То есть ты не бегал за мной, планомерно и упорно составляя план того, как со мной покончить? Не готовился привести в исполнение тот приговор, что сам же объявил?
— Ты все извращаешь! — еще больше насупился парень.
— Да ну…
Тоша не стал продолжать. Эта маленькая игра, так расстроившая собеседника, повеселила его, но уже начала надоедать. И он замолчал, слушая так любимую им тишину. Евгений же и вовсе не желал участвовать в этом диалоге, так как он лишь усугублял его тщетную борьбу с идеями, что поселил в его голову этот субъект, находившийся рядом, которые совершенно конфликтовали с теми, что взрастил в нем его отец, личность, которую он всегда не просто уважал, а боготворил.
Антон без труда выждал до оговоренного часа, пропялившись все это время в грозовое темное небо, и окликнул своего товарища, совершенно погрязшего в нерадостных и тяжких размышлениях. Женя послушно последовал за ним, но без воодушевленной готовности, как тот, кто уже не был хозяином своей судьбы, доверив ее в руки других, чужих ему людей.
Скрываться не было нужды. Тоша не боялся того, что охранники могли ему воспрепятствовать. Он и ночи-то дожидался только для того, чтобы не вовлекать лишних людей в разборки, а вовсе не оттого, что боялся быть кем-то замеченным.
Они смело преступили порог главного входа. Пропуск Соколова все еще работал, а вахтер, вышедший посмотреть на незнакомых посетителей, был быстро отключен…
Один поворот направо, лифт, пятый этаж, снова приложить пропуск, два охранника — три удара, замок, названный Анатолием код, пропуск опять…
Привет, отдел ОГА.
— Они здесь? — спросил Женя, оглядывая затемненный полукруглый холл с множеством дверей. — Дети семи судей?
— Да. И не только они…
— Что будем делать?
— Ты отправишься туда, — Тоша махнул направо, где череда табличек указывала: «Лаборатория № 1», «№ 2», «№ 3», «Реанимация» и т. п. — Поищешь что-нибудь достойное внимания.
— Что?
— Откуда я знаю? Результаты исследований, записи ученых…
— А ты?
Лицо Антона словно ощетинилось.
— Найду Григорьева и кое-кого еще…
— Ладно, — кивнул Евгений и для успокоения взвесил в ладони свой пистолет. — Встретимся здесь через полчаса. Успеешь?
— Не сомневайся, — ответил по-настоящему страшный голос его напарника.
Домов свернул в коридор налево. Он просто шел вперед, открывая все двери по пути. По описанию Соколова он знал, что это были личные кабинеты ученых, но ему хотелось удостовериться, что никто из трудоголиков не остался на работе. Его опасения не подтвердились. Вся рекреация была пуста.
