— Моя мама была очень одухотворенной женщиной, — говорила она. — И ее привлекало все таинственное.
Самым таинственным явлением являлся ее отец. Дед Беверли редко вспоминал о Джеральде, разве что когда окончательно вырубался в баре «Доминион», но по какой-то необъяснимой причине дар речи его все еще не оставлял. Поэтому, рассказывая свою историю Колдвелу, Беверли приходилось приукрашивать те немногие факты, которые были ей известны. Так, например, она знала, что отец родился в Англии, поэтому в ее рассказе он приобрел какой-то процент королевской крови. По крайней мере, он безусловно был аристократом, и у него не было профессии, впрочем, он в ней и не нуждался. У Джеральда были средства для того, чтобы удовлетворять свои немногие, но довольно дорогостоящие потребности: ему нужны были деньги на сигареты, которые он выкуривал тысячами, на выпивку, которую потреблял литрами, и на героин.
Составляя представление об отце, Беверли пользовалась несколькими источниками. Во-первых, она помнила фотографию Джеральда. На нем была футболка, очки в толстой оправе, а во рту сигарета; даже на поблекшем черно-белом снимке на его руках были видны табачные пятна.
Она довольно часто видела эту фотографию в кабинетах своих психотерапевтов, которые полагали, что в основе так называемых проблем Беверли лежит история ее отца и матери. А одна из них — агрессивная доктор Нот — как-то даже вытащила старый номер «Телеграммы» в разгар наискучнейшего сеанса Вероятно, она полагала, что это поможет вовлечь Беверли в оживленную дискуссию, хотя на самом деле она была далека от этого как никогда. Прежде всего это объяснялось постоянным приемом транквилизаторов, которые ей прописывала сама доктор Нот, так что почему эта толстая неприятная женщина вдруг решила, что фотография может возродить Беверли к жизни, остается только гадать.
Беверли смотрела на снимок, и в ее голове вяло всплывали праздные вопросы. Каким образом это фото попало в газету? Почему на нем не было матери? Беверли видела, что снимок сделан в Ориллии, и действительно, Джеральд стоял в Коронационном парке, а за его спиной виднелся пруд. Беверли казалось, что отец никогда не расставался с матерью и они постоянно были вместе, но потом ей пришло в голову, что Бренды нет на фотографии, потому что она-то и снимала отца. Она протянула газету доктору Нот, ноздри которой трепетали от предвосхищения, и промолвила: «Сукин сын слишком много курил».
Беверли знала, что отец пил, ибо и она унаследовала ту же черную кельтскую жажду. Можно было, конечно, предположить, что это проклятие ей досталось от деда, но оно было настолько сильно, что его источник не мог отстоять от нее более чем на одно поколение.
Знала она и о героине, потому что об этом знали все в городе и отчасти именно этим объясняли причину происшедшего. «Ну естественно, — говорили люди, — он же был наркоманом». Хотя на самом деле никто в Ориллии ничего не знал про героин и людям просто нравилось приукрашивать свои рассказы фразами типа «И не забывайте, что он принял целую тонну героина». Беверли представляла себе, а может, помнила, как это было на самом деле, как Джеральд часами стоял с ложкой у плиты, методично приготавливая наркотик, как он дезинфицировал шприц, так как до смеха боялся микробов, а потом ловко всаживал иглу в вену.
Заметив смущенный вид Колдвела, Беверли умолкла.
— Вы все время повторяете: «Я себе представляю, а может быть, помню», — промолвил он.
— Да, именно так, — согласилась она и отхлебнула кофе, пытаясь объективно оценить свое поведение и проверить, не допустила ли опять каких-нибудь странных выходок. Однако, похоже, все пока было нормально. — Память — очень интересная штука.
— А вот у меня ее нет, — неожиданно для самого себя заметил Колдвел.
— Прошу прощения?
— У меня нет памяти. По крайней мере, в том смысле, как у большинства людей. То есть воспоминаний, которые тянутся из прошлого к настоящему. У меня есть воспоминания, но я не могу их расположить в правильном порядке.
— А в каком порядке вы хотите их расположить?
— Просто чтобы они шли по порядку. Сначала было это, потом то.
— В хронологическом? Или причинно-следственном? Это произошло из-за того, что случилось то-то.
Колдвел проигнорировал этот вопрос.
— Но что вы хотите сказать этой фразой — «Я себе представляю, а может быть, помню»?
— Я видела это, — ответила Беверли. — Я знаю, что видела, как отец готовит героин. У нас была только одна комната, и я должна была его видеть. Но когда это случилось, мне не было еще и двух лет.
Беверли сидела на высоком детском стульчике в углу. Перед ней стояла тарелка супа, а в руках у нее была деревянная ложка. Ей давали деревянную ложку, так как она была очень активным ребенком. Однажды она порезала рот металлической ложкой, и с тех пор ей стали давать деревянную.
Беверли не знала, о чем спорят родители, потому что ей не было еще и двух лет. Все молодые пары ругаются; Бренде было всего девятнадцать, а Джеральду двадцать пять. Возможно, они ссорились из-за денег. А может, из-за пристрастия Джеральда к наркотикам, но Беверли почему-то казалось, что не из-за этого. Они жили в мире, где наркомания была обычным делом, и нужно было быть поистине отважным человеком, чтобы жить без костылей и подпорок. В стране проклятых большинство людей пьет, а те, кому свойствен авантюризм, принимают наркотики. Поэтому Бренда скорее всего стояла в углу и наблюдала за Джеральдом, время от времени поднимая ложку, когда Беверли бросала ее на пол.
А может, они даже и не ругались. Это уже люди предположили, что они должны были подраться. Вполне возможно, что ничего такого не было. Скука и обыденность могут быть не менее разрушительными, чем злоба.
Появились Гейл и Сорвиг, еще мокрые после купания в океане. Они по-прежнему жаждали развлечений, хотя на их лицах и появилась печать тревоги. Следом за ними вошел Ньютон. Теперь, когда он не сомневался в том, что к острову движется ураган, он готов был расслабиться и повеселиться. На нем были одни плавки, его плечи уже покраснели от солнца, а нос и лоб были покрыты цинковой мазью.
— Я только одного не понимаю, — заявила Сорвиг, — если к нам приближается этот страшный ураган, почему вокруг так красиво?
— Хороший вопрос! — с готовностью откликнулся Мистер Погода. Только Джимми мог вообразить, что эти барышни будут очарованы его метеорологическими рассуждениями. — Это связано с эффектом выдавливания. Дело в том, что ураган своей силой вытесняет все остальные погодные явления, и на какое-то время не остается ничего, кроме чистого неба.
— Ну что ж, хотя бы загорим перед смертью, — заметила Гейл.
Беверли представляет себе, а может, помнит только тишину. До нее доносится спокойная музыка. У них был старый проигрыватель и огромное собрание разнородных пластинок. Джеральд обычно слушал блюзы и кантри, но на этот раз он вытащил один из своих классических альбомов «Павану на смерть инфанты» Равеля. По крайней мере, в ушах Беверли звучит именно это произведение. Только музыка, только ее жалобные причитания. Джеральд перерезает Бренде горло и начинает кромсать ее тело, но Беверли не слышит никаких криков. Она просто стучит своей деревянной ложкой. Тем же ножом Джеральд убивает себя. Этот момент особенно смущал людей — они были потрясены не столько убийством молодой женщины, сколько тем, что Джеральд точно таким же образом смог покончить с собой, сначала вскрыв себе горло, а затем брюшную полость.
