Теодор отправился проверять силки. Попался лишь облезлый заяц, но Тео был рад и этому улову. Он разделал тушку и, промыв в реке, нанизал кусочки мяса на ветки. Нашел на поляне старое кострище, опустил руку в карман за кремнем, но вытащил иное. На ладони лежала обугленная ветвь.
Тео нахмурился. Последние дни он не переставал думать о случившемся. Произошло столько событий!
Я обрыскал Китилу в поисках родителей, опросил нежителей, но тут нет их следов. Они исчезли. Испарились, как тот Спиридон, от которого осталась только шляпа. Наверно, Север видел что-то и принес мне ветвь с обугленного дерева. Огонь настиг отца на подходе к городу, он не успел сюда добраться.
Почему родители скрывали, что они – нежители? Надевали маски, прятались, секретничали, но упорно молчали о том, что они… умерли. И после смерти стали перекидышами. Они никогда не говорили, как это произошло. Ни одного намека. Они лишь рассказали, будто есть такие особые люди, обращающиеся лисами, но, чтобы другие им не завидовали, ибо это редкость, такие полулюди-полуживотные скрываются ото всех в лесу. И что тень превращается в лисью по той же причине. А жить рядом с кладбищем – древняя традиция. Но теперь-то я понял, отчего мы поселились у могильников!
Нежитель по имени Плотник рассказал мне все. Кажется, он жалеет меня. Но притом не верит, что я не умирал. Он называет меня нежителем, как других; что ж, если это их устраивает, да пожалуйста. Хоть бочонком пусть зовут, лишь бы не трогали. Я могу жить здесь на чердаке, и, к счастью, кладбище очень спокойное место – тут не бывает людей из города.
Плотник рассказал, что тех, кто селился в городе, издревле называли городскими жителями. Позже сократили до жителей, а кое-кто, вроде Шнырялы, звал их презрительным прозвищем «живяки». А там, где заканчивалась гряда домов и крыш, где раскинулась земля без дорог и где находились кладбища, поселились те, кто принадлежал миру ночи. Они прозвались нежителями.
Потому-то мы и обитали за курганами. Курганы – древнее кладбище. Отец соблюдал традицию, избегая людей, – потому там стоял наш домик. Такой маленький и неприметный в глубине леса, что про него никто в городе не знал. А кто посещал отца, тому он показывался в черном балахоне и маске, чтобы они не догадались, что знахарь – мертвец.
Но мне-то он мог сказать!
Я бы понял правду! Почему они скрывали? Мне кажется, я и так всегда знал! Чувствовал. Мать сказала на прощание, что они – никто. Я еще тогда это понял!
Рыжий болтал про самоубийцу из города… Значит, это и правда мой отец. А я? Кто же я? С тех пор как в доме произошел пожар, моя тень редко бывает человеческой – она упорно обращается дверью. Наверное, это связано с Макабром.
Странно, почему загорелась комета и Волшебный Кобзарь объявил об Игре именно тогда, когда в моей жизни произошли все эти события… Победитель откроет Дверь и попросит у Смерти исполнить желание. Еще месяц назад я бы сказал, что это сказки. Но как только мне открылся мир нежителей, ничему не удивляюсь.
Отец видел сон, в котором я открывал Дверь, и испугался. Он пошел сюда, чтобы «отдать меня людям». Но сам пропал. И я знаю: его исчезновение связано с Макабром.
Из-за пригорка полились нежные, призрачные звуки. Теодор заложил веткой дневник и поскорей засунул его в карман плаща. На гребне холма зажглось яркое пятно. Оно звякало, бренькало и трепетало. Пятно поднималось над холмом все выше, и Теодор с удивлением опознал в нем гигантскую шляпу. Шляпа поднялась еще немного, и вот показалось лицо хозяина. Волшебный Кобзарь.
– Добрый вечер.
Теодор кивнул.
Кобзарь лукаво приглядывался к костру.
– Как чудно пахнет этот заяц! Как горяч костер! Могу я погреться у него?
Не успел Теодор открыть рот, как Кобзарь перепрыгнул холм и в мгновение ока устроился на бревне, вытянув ноги к пламени.
– Ах, чудный костерок, чудный! Кстати, я слышал, как ты играл утром.
– Вот как?
– Хотя на самом деле играл не ты.
– Неужели?
– Многие действия, которые мы совершаем, кажутся нам собственными. Это далеко не так. Нашими руками и глазами правят высшие силы. Единственное, что в нашей власти – сердце. Если оно у тебя есть.
– Вот уж не уверен.
– Поверь, сердце – великая вещь. Жаль, что порой мы им не дорожим. Какой прок от бессердечного человека? – воскликнул Кобзарь. – Все равно что речка, покрытая льдом. Из нее не напиться.
