Старик подошел и сел рядом со мной у рва, достал пакетик с собственноручно выращенным табаком и свернул тонкую самокрутку. Вскоре приплыло колесное судно, несущее несколько корзин пророщенных семян, укрытых влажными мешками для риса и как две капли воды похожих на миллион крошечных сперматозоидов. Мы наблюдали за тем, как юноши взваливают корзины на плечи и осторожно ступают в илистую жижу высотой по колено. Каждый брал пригоршню риса и широким дугообразным движением запястья бросал ее в грязь. С каждым шагом семена описывали дугу и теплым дождем падали в мягкую благодатную землю.
Раз. Два. Бросок.
Когда рис вырастет до нескольких дюймов, за работу возьмутся женщины. Они будут выдергивать каждый кустик и высаживать рис бесконечными ровными рядами, максимально используя каждый свободный дюйм поля. Тягостная необходимость, порожденная избытком рабочей силы и нехваткой земель.
Старик аккуратно развернул окурок, высыпал остатки табака в пакетик и вернулся к работе.
C утра я оставила Тяу с Фунгом в покое, надеясь, что, хорошо выспавшись, они станут сговорчивее. Когда я вернулась, они только вылезали из кровати и готовились к полуденному бранчу (позднему завтраку. – Ред.).
Я уже несколько дней репетировала в голове этот разговор. Настал момент, когда все в моих гидах стало мне противно, от городской обуви до вранья, которое они мне озвучивали, лениво прикрыв веки. Они давно перестали скрывать свое отвращение ко мне, равно как и намерение выудить у меня как можно больше денег, прилагая минимум усилий. Больше всего мне хотелось тихонько собрать вещи и исчезнуть и провести следующие блаженные дни, колеся по берегу Меконга и с наслаждением представляя, как они проснутся и в панике обнаружат, что их ходячий кошелек исчез.
Но мне все время вспоминались слова Тама. У Союза молодежи было влияние не только в провинциях, но и в центральном правительстве. Им достаточно сказать слово, как мою визу аннулируют, и с мечтой о путешествии по центральному нагорью будет тут же покончено. С другой стороны, что мне терять? Если во Вьетнаме я не увижу ничего, кроме Фунга, тычущего в меня своими накрашенными ногтями, и не услышу ничего, кроме тысячи синонимов слова «нет», не лучше ли отправиться за воплощением других моих грез – в путешествие по знойным джунглям Папуа – Новой Гвинеи или по обледенелой тундре Транссибирской магистрали?
Будь что будет. Я решила напрямую высказать все Фунгу и Тяу, и не важно, чем это кончится.
Когда я нашла их, они расположились за единственным столом в лачуге и ждали, пока Флауэр накроет обед. Я собралась с духом и попыталась вспомнить свою тщательно отрепетированную речь по-вьетнамски.
– Когда мы уедем из деревни, – твердо проговорила я, – я хочу найти рыбацкую лодку и выйти в море с рыбаками на несколько дней и ночей.
Тяу закатил глаза и с тоской посмотрел на гамак. Фунг зажег сигарету и закусил ее золотым зубом. Они коротко посовещались и обрушили на меня град отговорок.
– Эти лодки, – сказал Фунг, – выходят в море не меньше чем на две недели. Моряки недолюбливают чужаков, тем более иностранцев. Тем более женщин. Раздобыть разрешение будет попросту невозможно. А еще есть таможенники. Шторма. Морская болезнь.
– Меня никогда не укачивает, – возразила я.
Фунг посмотрел на Тяу, а тот на меня.
– Зато нас укачивает, – хором ответили они.
Я предложила им остаться на берегу. Несколько минут они пререкались, после чего сдались и согласились. Итак, наутро лодка отвезет нас к месту, где мы оставим велосипеды, затем доедем до побережья и найдем судно, которое выведет нас в море. Я чувствовала себя идиоткой. Ну почему я раньше не пыталась настоять на своем? Они приняли мою удивленную благодарность равнодушными кивками и ушли посмотреть, как обстоит дело с обедом.
Обед состоял из маслянистой зеленой фасоли и улиток в блестящих черных ракушках. Я съела две порции овощей и отодвинула тарелку, изобразив на лице, как мне казалось, довольную улыбку. Фунг взглянул на меня поверх своей тарелки, демонстративно подцепил улитку палочками и бросил в тарелку мне. Я молча запротестовала, размахивая руками. Фунг повозил улитку по дну тарелки, пригвоздив меня колючим, жестким взглядом. Прежде я съедала все до кусочка, что оказывалось в моей тарелке, смиренно соглашаясь с бесчисленными придирками по поводу моих привычек в еде, и голодала, когда мои проводники уже утолили свои аппетиты пивом. Но на этот раз все было иначе: я знала, чем питаются эти улитки, где они живут и что за паразиты обитают в их желудках. Я решительно потрясла головой. Фунг взял мои палочки и сунул мне в руку. Я отшвырнула их, чувствуя себя взбунтовавшимся двухлетним ребенком, который отказывается есть пюре из зеленого горошка. Двое взрослых, воюющих из-за тарелки с едой. Моя мама пришла бы в ужас.
Фунг и Тяу проснулись с наступлением сумерек, умылись и исчезли в темноте, не сказав ни слова. Когда пришла пора ужинать, Флауэр подошла ко мне, чуть не плача от необходимости идти на конфликт, и заявила, что в доме нет ни крошки еды, потому что мы смели все подчистую и не предложили денег, чтобы пополнить запасы. Я сгорала от стыда, ведь меня уверили, что нашим хозяевам платят немалую сумму, которой с лихвой хватит, чтобы накормить нас всех, да еще останется, чтобы облегчить их жизнь на много дней после нашего отъезда. Глядя на расстроенную Флауэр, я забыла все объяснения, поэтому просто поискала в рюкзаке и достала те деньги, которые она должна была получить. Но крошечный сельский магазинчик давно был закрыт, и от моих денег до утра не было толку. Мы пошли через дорогу и нарвали с бесхозного дерева поеденной червями гуавы, купили пару бутылок густого сладкого соевого молока у торговца виски, сели на берегу канала и стали пить, есть и запускать кораблики из корок по мелеющей реке.
Я сидела на упакованных сумках и ждала Тяу с лодкой, которая должна была отвезти нас к месту, где остались наши велосипеды. Он отправился с прощальным визитом «в полицейский участок», вооружившись бутылкой виски и тщательно набриолинив волосы. Я гадала, поедет ли его пассия с нами.
К десяти часам даже седой лодочник начал терять терпение, а я и вовсе ударилась в панику, ведь мне хотелось заснять жизнь на реке до того, как золотистый свет сменится слепящими полуденными лучами. Я надавила на Фунга, и тот решил, что Тяу может поехать следом, закончив свои важные дела. Мы забрались в лодку, срезали молодую поросль с соседних кустов бьющими лопастями пропеллера и поплыли.
Повсюду были дети: они вплавь обследовали свои сети, словно коричневые головастики с блестящими спинками, или сидели, как пеньки, у кромки воды, неотрывно глядя на кусок лески с прицепленным на кончик крючком. Маленькие девочки свешивались с носа лодчонок, сколоченных из трех досок; их матери степенно гребли, восседая на корме с абсолютно прямыми спинами. Мальчишки брели по мелководью рядом с отцами, забрасывая миниатюрные сети и с гордостью вытягивая их.
Эти дети были кожа и жесткие мышцы. Они катапультировались в воду, как литые бомбочки, ящерками выкарабкивались на берег и снова подпрыгивали в воздух. Среди них не было ни одного пухляка, а девочки не расхаживали в кружевных платьицах, а были рады копошиться в грязной воде вместе со всеми.
