Vamos a comprar una tarta para la cena.
Красиво звучащий эпиграф на испанском, совершенно не связанный с содержанием главыЯ двойственно чувствовал себя с Настей. При каждой встрече вне стен ИПАМ, которые после нашего примирения были не такими уж редкими, мне казалось, что человека ближе нет и не будет. Снова втягивался, начинал строить планы и опять наталкивался на ее протест: нет.
Время струилось, и я научился поддерживать хрупкий баланс своего состояния – порой отдыхал от общения, подавался в работу, в разгул, в науку. Но ничего не менялось. Мы с Настей существовали в разных системах; я был для нее асимптотой, которая стремится к графику, но никогда не пересечет его.
Но то, что всегда было моим – так это возможность обедать с ней в «Августине» или «Эгоисте» во время окон или после пар. Однажды мы даже выпили из хулиганских побуждений по сто пятьдесят водочки прямо перед заседанием кафедры, что положительно сказалось на настроении и самом процессе заседания.
На правах заместителя заведующего кафедрой я сидел по правую руку и чуть сбоку от Джихад, а Настя – в углу. Как мне потом объяснил один коллега, наши переглядывания и смешки были более чем заметны. Насте это простили, ибо она более чем образцовый сотрудник, а мне… Что ж, Джихад тогда дала мне жару, высказалась, и очень жестко, но уже после заседания и наедине – корпоративная этика все-таки.
Иногда мне казалось, что я просто подменяю Летчика по субституции – и в самом деле, того часто не бывает дома, свободного времени у него кот наплакал. Наверное, мне стоило раньше догадаться, что каждый из нас просто занимает свое место в ее жизни, и мне нет смысла пытаться перескочить на позицию другого. Однако, если б я понял, тот мрачный период моей жизни потерял бы свою изюминку, смысл, и закончил бы я… нет, даже не хочу домысливать.
В этот раз не было смысла сидеть возле ИПАМ, и мы остановили свой выбор на «Портере» на Костельной. Настя с Летчиком жили недалеко от меня – на углу Тарасовской и Льва Толстого. Договорились встретиться в парке Шевченко возле ухоженного домика первого в Киеве общественного туалета (до сих пор не могу нагуглить, кто его строил: Николаев или Городецкий?).
Нимало не беспокоясь о том, что подумает об этом Таня, я оставил недопитый джин на столе – мы ведь с Настей будем пиво пить, не хотелось мешать столь разные напитки после недавнего опыта с текилой.
– Но сразу предупреждаю: завтра у меня экзамен, я не буду сильно накидываться.
Меня это повеселило.
– Насть, ну какой же это повод, чтоб не накидываться? У меня на днях был экзамен по теории госуправления, так мы с Илюхой так отличненько дали, что меня Джихад…
– Да я знаю. Джихад рассказала, как ты синий пришел. После того, как ты меня напоил перед заседанием, она не упускает случая тебя просклонять.
Я догадывался, что это так. Джихад – не из тех, кого остановит мое родство со Смагиным. Она меня искренне любила, но при этом была представителем касты тех руководителей, для которых принципы приоритетнее личных симпатий.
– Вот же ж… Ладно, давай, до встречи.
Я возмутился для проформы, хотя необходимости в этом не было. Настя всегда безошибочно различала искренность и неискренность.
Часто мы с Настей просто молчали.
В такие моменты я пытался научиться читать ее мысли – когда-то, пока мы еще были другими, это получалось. Теперь казалось, что эта способность навсегда ушла от меня вместе с играми в снежки, бесполезной, но очень приятной ночной рыбалкой и всей беззаботной счастливой молодостью. Порой у меня получалось, но, возможно, это были лишь совпадения…
Когда мы встретились, в небе сгущались темные толстые тучи. Я мысленно матернул себя, что не взял зонт – я их обычно теряю, поэтому не люблю таскаться – и мысленно же пожурил Настю за то, что в ее руках сего прибора тоже не оказалось.
– У тебя все хорошо? – спросил я, осторожно прикасаясь к прохладной ладони, когда мы вышли из парка и двинулись по бульвару Шевченко.
Она плавно, но уверенно отвела руку в сторону.
– Да, все нормально. А ты? – перехватила и быстро заглянула мне в глаза.
Я покачал головой.
– Что случилось? Работа? Дом?
