Бывает, дружишь с человеком, и хорошо дружишь, а после раздруживаешься, хотя очевидной ссоры не произошло. И ведь что смущает: как-то незаметно все случилось. Много мелких трещин и каких-то ошибочных взаимных недопониманий привели к разрыву.
Из дневника невернувшегося шныраЧеловек весь до капли проявляется в том, как он ведет себя, разбуженный на рассвете. Гулк Ражий рычит как раненый кабан и с криком «Зашибу!» швыряет первое, что попадется ему под руку. Маланья Перцева садится на лавке, издает тихий невнятный стон, смотрит огромными жалобными глазами, точно говорит: «Люди! Вы же не звери!», а после падает и засыпает как убитая. Мещерю Губастого надо обливать холодной водой.
Кика Златовласый немедленно вскакивает (даже если будят другого) и начинает везде бегать и все трогать. То золой кого из спящих разрисует, то лавку подпилит. Поэтому все стараются, чтобы Кика с вечера посильнее вымотался. Лучше бы даже в нырок сходил. Секреты шныровского боя одним из первых, кстати, стал осваивать именно Кика, когда, подсыпав Ивашке Кудреватому в валенок хвои с крайних к болоту сосен, туда же кинул и небольшую красную ягодку. Рвануло так, что от валенка потом и кусочка не нашли. Самого же Кику выкинуло в окошко. Тем только и спасся.
Митяй Желтоглазый спит на спине. Когда Мокша начинает его расталкивать, он переворачивается на живот. Мокша хочет уже потрясти его повторно, но тут Митяй, замычав, приподнимается. Некоторое время стоит на четвереньках и трясет опущенной головой, как сшибленный с ног кулачный боец. Казалось, одна сила прижимает его к лавке, другая же пытается оторвать от нее.
– Чего? – спрашивает он, свешивая с лавки ноги.
– Мы же ныряем! Ты хотел мне что-то показать на двушке! Что-то очень важное! – напоминает Мокша.
Митяй зевает. Косится на окошко, откуда едва пробивается свет.
– А-а, ясно! Ну и рань же!.. Как сам встал?
Мокше неловко признаться, что он и не ложился вовсе. Торчал в конюшне у Стрелы. Митяй выходит во двор и, чтобы окончательно проснуться, опускает голову в бочонок с дождевой водой. В бочонок этот неугомонные ручки Кики недавно запустили двух карасей. Караси ходят по дну, отливают серебром. Рукой не дотянешься. Кадка велика, почитай ведер в двадцать.
Пока Митяй жует хлеб, Мокша наспех проглатывает вареную луковицу. Затем седлают пегов. Митяй, как всегда, берет Ширяя. Мокша треплет по щетке гривы Птенчика, который только-только пристроился сосать Стрелу. Ему неловко сразу оторвать жеребенка от матери, и потому он заставляет себя возиться с седлом и долго обирает с упавшего потника колючую солому. Затем все же не выдерживает и, сказав «Ну-ну! Потерпи! Мы скоро!», отгоняет Птенчика от кобылы.
– Может, на Чалой? – негромко предлагает Митяй, но Мокша мотает головой.
Сборы затягиваются, и когда Митяй с Мокшей выводят пегов из конюшни, обнаруживается, что Кика Златовласый уже встал и даже ссорится с Фаддеем Ногатой.
– Ты больной! – тоненьким голоском пищит Кика.
– Зато ты здоровый! – как из бочки гудит Фаддей.
– Ты больной!
– Так я разве ж спорю? Зато ты здоровый!
– Ты больной!
– Зато ты здоровый! На всю голову здоровый! – спокойно отвечает Фаддей. Он знает, что Кике хочется бесконечными повторами вывести его из себя, но это бесполезно. Терпение у Фаддея воловье.
Заметив Митяя и Мокшу, Кика оставляет Фаддея и подбегает к ним. Сильно не пристает. Знает: Мокшу не заболтаешь. Остер на язык. Митяй же, как всегда, думает о чем-то своем и смотрит так отрешенно, что выводить его из себя неинтересно.
Мокша и Митяй садятся на пегов. Ширяй горячится, ему хочется сразу взлететь, но Митяй прежде прогревает его. Стрела то и дело поворачивается мордой к пегасне. Хочет обмануть хозяина: вдруг он решит, что они уже прилетели? Но все ее уловки тщетны.
– Пошла! Пошла! – Мокша хлопает ее по крупу.
Стрела неохотно взлетает. Уже в воздухе она несколько раз с беспокойством оглядывается: ей мерещатся злые волки, которые из всех углов пегасни лезут на Птенчика.
– Н-ну! Не ленись! Я его в обиду не дам! – обещает Мокша.
Сберегая силы пегов, они медленно набирают высоту. Круг за кругом поднимаются над городом. Какая же маленькая Москва сверху! Ладонью накрыть можно. Жмется к реке, прячется за стенами, разбегается отдельными избами, покачивает мачтами купеческих кораблей. Они поднимаются выше, ныряют в белую перистую тучу. Выходят из тучи туда, где верхний край ее бугрится, образуя таинственные, волшебным снегом занесенные города. Вот колокольня, а вот пасется стадо коз. Одна из них, самая рогатая, забралась на пригорок и застыла на нем, задрав закругленные рога. Мокша глядит. Рот его разинут. Можно положить туда монету, а после достать: он и не заметит. Мокша с детства способен так засматриваться, что надолго выпадает из реальности. Одни утверждают, что это эхо небесного дара, другие же считают Мокшу из-за этого дурковатым. «Сил моих больше нет! Пошлешь его за водой, а он стоит как пенек перед курицей какой-нибудь. Глазеет на нее, а у самого мухи в ушах женятся! Выпорю!» – кричал когда-то отец Мокши.
