Эмили ничего ему не сказала, стараясь не расстраиваться из-за этого. Купер ведь и так повозился, привез елку, убеждала она себя.
Вынув из огромной коробки с елочными украшениями электрическую гирлянду с мерно мерцающими огоньками, она с усердием принялась за кропотливую работу по ее распутыванию. Воткнув вилку в ближайшую розетку и обрадовавшись, что все работает, Эмили начала развешивать гирлянду на нижние ветки. Все шло прекрасно, пока ей не понадобилось украсить верх елки. Что делать? Звать на помощь Купера? Нет, уж лучше она сделает все сама.
Эмили оглянулась. На глаза ей попался деревянный стул, которым вполне можно воспользоваться. Она поставила его около елки и аккуратно взобралась на него.
— Что, черт возьми, ты делаешь? — закричал Купер, неожиданно вернувшись в комнату.
Успев привыкнуть к его внезапным вспышкам, Эмили спокойно посмотрела на Купера через плечо.
— Я вешаю гирлянду на елку, — подчеркнуто безразлично ответила она, — а достать до верхушки не могу.
Подлетев к Эмили, Купер схватил ее за руку.
— Ты сейчас же слезешь со стула!
— Купер, я всегда вешаю гирлянду. Очень важно равномерно распределить огоньки, чтобы елка была красивой.
— Может быть, обычно ты и вешала гирлянду, но не в этом году! А теперь слезай!
Он дернул ее за руку, и Эмили неохотно слезла со стула на пол.
Купер поставил стул подальше от елки.
— Сиди здесь и пей это, — он вручил ей чашку с остатками кофе. — И руководи. Я ничего не знаю о процессе украшения елок, но постараюсь сделать все, как надо.
— Что тут руководить! Просто клади провод на ветви, — учила она его, — так, как я уже сделала внизу.
Купер внимательно изучил принцип и только потом начал размещать остаток гирлянды. Пока он довольно неловко укладывал на ветки электрический провод, Эмили потягивала кофе и наблюдала за его действиями.
— Купер, ты ни разу не украшал елку? — поинтересовалась она.
Он отрицательно покачал головой.
— У нас в доме никогда не было елки.
Кеннет говорил ей то же самое.
— А как насчет женщины с маленьким сынишкой? Она не праздновала Рождество?
Купер в замешательстве взглянул через плечо на Эмили.
— Какой женщины?
Неужели их было так много? Озадаченно нахмурившись, она уточнила:
— Я имею в виду ту, с которой у тебя… были отношения.
Зачем Эмили запоминает такие вещи? — подумал Купер. Он сам мало что помнит.
— Меня не было с ней на праздники, — немного раздраженно ответил он.
— А разве финалы родео проходят в декабре? — задумчиво отозвалась она.
Хмыкнув, Купер повернулся к елке.
— Дело не в родео. Я… мы просто уже не встречались. Но если я не ошибаюсь, то она ставила елку. Она всегда все делала для своего ребенка.
— Как и большинство матерей, — заметила Эмили.
— Да, но этот ребенок был ужасно избалован. После нескольких часов с ним я уже был готов поклясться никогда не иметь дела с детьми и женщинами.
Словно услышав это замечание Купера, ребенок Эмили неожиданно начал толкаться. Саму же Эмили нисколько не удивляло его отношение к детям. Так или иначе, но все это он уже говорил ей и раньше. Этот человек не намерен быть ни мужем, ни отцом.
Поднявшись со стула, она поставила пустую чашку на стол и взяла небольшую коробочку со стеклянными игрушками. Купер с любопытством наблюдал за Эмили, пока она вешала на елку ярко раскрашенные шарики.
— Ты не собираешься прочесть мне лекцию о моем бессердечии? Ты даже не скажешь мне, как много я теряю в жизни, не имея семьи?
Не поднимая глаз, она ответила:
— Нет, Купер, я уже успела уяснить, что тебе мое мнение или чувства как собаке пятая нога. Все равно ты всегда все делаешь по-своему.
Она никогда так раньше не говорила. Словно он безнадежен, словно нет никакой надежды на его излечение. До их поездки на аукцион в Розвелл она, Купер чувствовал это, надеялась на то, что он останется на «Алмазном» и после рождения ребенка.
Но теперь, похоже, она махнула на него рукой и смирилась с мыслью, что они никогда не смогут быть по-настоящему вместе. Это должно было бы радовать Купера. Ведь было невероятно трудно повернуться к ней спиной. В какой-то миг ее чувства к нему изменились. Так почему же он не испытывает ни малейшей радости?
Купер закончил развешивать электрическую гирлянду и отошел. Пусть Эмили остальное доделывает сама. Это же просто дерево, и нечего раздувать из всего событие, сказал он себе. Эмили доставала из коробки все новые игрушки, и эта картина — яркие краски, радость, светящаяся на 'лице женщины, — манила его остаться и полюбоваться на то, чего он был лишен все эти годы.
— Ты не повесишь? — Она вручила ему небольшую коробку с раскрашенными деревянными ангелочками, солдатиками, Санта-Клаусами и северными оленями.
— Я не знаю, куда.
— Не имеет значения. Просто вешай туда, где, как тебе кажется, они будут смотреться лучше всего.
Смущенно улыбнувшись, он взял из коробки оленя и повесил его на ближайшую колючую ветку.
— Ты не находишь, что это немного глупо? Мы оба взрослые люди. Мы знаем, что Санта-Клаус не спустится по трубе и не оставит нам под елкой подарки.
— Кто знает, Купер, может быть, Санта-Клаус все-таки существует?..
Купер вздохнул с облегчением, когда Рождество наконец осталось позади. Это семейный праздник, а у него не было семьи. Лишь ради Эмили он ходил на обеды и ужины, которые устраивали ее родственники, но на всех вечеринках не мог избавиться от чувства, словно стоит за забором и подглядывает за происходящим в щелку.
Теперь-то он может вернуться к своей работе на ранчо. Еще столько нужно сделать! «Алмазное» пока и отдаленно не напоминало то ранчо, в которое Купер хотел бы его превратить, хотя, надо признать, оно изменилось в лучшую сторону. Он отремонтировал сарай и близлежащие загоны. Внешний забор стоял теперь крепко и ровно. К стаду прибавилось еще тридцать голов.
На этой неделе Куперу звонили его приятели, и каждый спрашивал одно и то же: чем он там занимается и когда вернется в спорт? Несколько серьезных соревнований года пройдут в феврале. Если он пропустит их, то…
Друзья могли бы и не напоминать ему! Он прекрасно знал календарь соревнований. Но вот готов ли он вернуться к этой жизни? В течение последних десяти лет Купер находился в пути — словно товарный поезд. Ночью он ложился спать с болью во всем теле, утром вставал с этой же болью. Он уже стар для такой жизни! Или эта жизнь уже потеряла для него свежесть и прелесть? Как бы то ни было, но здесь, на «Алмазном», он ощутил, как это приятно — называть клочок земли своим.
