Глава 1
Профессор Лиманский, заведующий отделением алкогольной и наркотической зависимости городской психбольницы, готовился к утреннему обходу. С ночи было несколько новых поступлений из «Скорой помощи». Среди доставленных – парочка наркоманов из завсегдатаев их отделения, доброволец с почти двадцатилетним стажем алкоголизма и молодая девушка после неудачной попытки самоубийства. Ни имени, ни фамилии девушки не значилось, только рост, вес и приблизительный возраст. В милицейском протоколе было зафиксировано, что она, раздевшись донага, попыталась прыгнуть под поезд. Машинист сумел затормозить в нескольких метрах. Тело лежало на рельсах, пока не приехали милиция и «Скорая». Машинист видел, что изо рта у самоубийцы идет пена, а пульс не прощупывается. Врач на «Скорой» оказался опытным, быстро провел реанимацию. Поведение девушки было агрессивным, она бредила и не помнила, кто она такая и откуда.
Доктор прочел протокол до конца и подумал, что если бы не музыкальное образование молодого врача, то все бы закончилось для этой несчастной довольно печально. Поначалу упекли бы в изолятор, потом малость покалечили. По описанию поведения и внешнего вида она смахивала на опустившуюся потаскушку. Тело было в ссадинах и синяках, она материлась и демонстрировала всем свои распухшие и кровоточащие гениталии. Состояние ее напоминало острую алкогольную интоксикацию. Девушка утверждала, что она великая пианистка, что училась у самого Иоганна Себастьяна Баха, ей рукоплескала Вена, а Моцарт целовал руки. Она требовала отправить ее в Тель-Авив к Хлебникову и позвать Анисова к телефону. Врач «Скорой» когда-то посещал детскую музыкальную школу при консерватории и слышал эти фамилии. Девушка хоть и не была похожа на студентку консерватории, но кто знает… Он лично привез ее в больницу с предварительным диагнозом «тяжелое аффективное психическое расстройство».
Виктор Юрьевич Лиманский решил, что после обхода обязательно свяжется с этим врачом и, если диагноз подтвердится, поблагодарит за профессионализм и спасенную жизнь. Сколько таких искалеченных в «предвариловках» молодых людей он повидал на своем веку, а сколько самоубийств случалось именно после помещения в тюремный изолятор, потому что за хроническим алкоголизмом и наркотиками вовремя не был распознан маниакально-депрессивный психоз. Им можно было помочь. Сейчас Лиманский надеялся, что сумеет помочь этой уличной пианистке. Болезнь, конечно, коварная, мучительная. Как на качелях. Раскачиваемый – вполне здравомыслящий человек, пока амплитуда его настроения не взлетает к небесам от запредельного счастья и не падает в пропасть абсолютной безнадеги. И так всю жизнь. А если момент упущен, то аттракцион становится еще опаснее. Финал – срыв. Хорошо, если подстраховали, а если нет – вылетишь к черту и разобьешься в лепешку.
«Что же пианисточку нашу так качнуло? – думал доктор. – Наследственность тут, конечно, большую роль играет. Если родители живы, надо бы выяснить, как там, в роду, насчет хронического алкоголизма и попыток самоубийства. А толкнуть качели, собственно, могло что угодно – и радость, и горе, даже, например, огорчение оттого, что на концерте не по тем клавишам сыграла. Дальше, как по нотам, – депрессия, жить не хочется, а надо куда-то идти, что-то делать, но не можешь. И спать не можешь, и есть. Все тело – боль. Внутри пусто. Алкоголь и наркотики облегчают, а после них еще хуже, как вдруг, опа, – полетели вверх. А там, тут как тут, «манечка» приехала. Головку напекло, уже ты и Моцарт с Пушкиным вместе, и Наполеон с Бонапартом, и на Землю тебя не зря спустили, а с миссией особой. И способности у тебя нечеловеческие, можешь слететь запросто этажа так с десятого или броситься поезду наперерез, чтобы остановить… Всякое бывает. Лечить девочку надо и, возможно, долго».
Она лежала привязанной к поручням больничной кровати. Грязные волосы спутались, глаза провалились. Медсестра доложила, что больная, когда приходит в себя, издает странные звуки. Хочет, чтобы все слышали, как она играет концерт для рояля с оркестром. Надо бы ее выключить, уже голова болит от ее «музыки», больные жалуются. Доктор наклонился над пациенткой и получил в лицо плевок. Девушка дико захохотала и матерно выругалась. Виктор Юрьевич достал носовой платок, который с этой целью держал всегда под рукой, и спокойно вытер лоб.
– А теперь, солистка, скажи, как тебя зовут, хочу познакомиться со знаменитостью.
– А то ты не знаешь, – огрызнулась больная и отвернула лицо к стене.
– Представь, нет. Может, ты Юдина или Гинзбург, а может, передо мной сам Рихтер, а я и не признал.
– Ты что, дурак? Рихтер – мужик, а те две уже на том свете играют. Я их учила, учила, а они взяли и померли. Обе так себе, троечницы. Я лучше. Никто так Баха не играет, как я и Гленн Гульд. Слышал такого? А я вот слышала. Пластинка есть такая. Он там сыграл и говорит – только Лиза Целякович так может, больше никто, ясно.
