Портвейн оказался превосходным. Нежный и бархатистый напиток постепенно превращал ночной разговор, как, впрочем, и саму ночь в сказочное действо, где на авансцене разыгрывались самые смелые взаимные ласки.
На чудесном чердаке, так показалось счастливой Дайане, от стен и от пола исходила странная мелодия, названия которой молодая женщина не знала, но всю жизнь страстно мечтала услышать. Кроме того, из окна нижнего этажа вдруг послышались звуки аккордеона, пианино и скрипки…
Мелодия танго и замечательная мелодия ночи, рожденная необыкновенной комнатой, сплелись и заставили слегка покачиваться потолочную балку в два обхвата с повешенным на крюк фонарем. Старинная кровать то вздымалась, то падала в бездну, словно палуба корабля, штормующего в открытом море.
Никогда еще Дайана так страстно не целовала Зигфрида, не обнимала так жадно. И никогда еще он не говорил ей так много нежных слов. Язык островных аборигенов мешался в его речи с английским, французским, немецким… Зигфрид куда-то звал ее, что-то обещал… Но сквозь ласки и поцелуи одна мысль неотступно все же присутствовала в ее сознании: зачем он так щедр сегодня, разве они в последний раз любят друг друга? Но очередная волна нежности скрывала на время эту пугающую мысль. Боже, он само совершенство! – думала тогда Дайана. Он мой! Люблю его бесконечно!
Перед самым утром, в неуловимый час, когда еще темно, а свет вот-вот должен народиться и начать наполнять собою мир, Дайана открыла глаза. Как сладко-тяжелы были веки, как напоено любовью все ее существо, какая нега разлита в каждой клеточке расслабленного тела!
Зигфрид стоял у окна, того самого, на подоконнике которого лежала загадочная раковина. До чего же он красив, мой любимый! – подумала она. Он античный герой! Нет, он настоящий Морской Бог!
Его рука лежала на раковине, и он еле заметно гладил ее серо-голубые выступы, шероховатости.
– Милый, ты решил променять меня на это комнатное украшение? – еле слышно спросила Дайана. – Разве холодная раковина лучше, чем я?
Зигфрид усмехнулся и нырнул к ней под одеяло.
Его требовательные, ласковые руки обвили ее, нежные губы начали медленно, проникновенно прикасаться к ее запястьям, плечам, шее…
– Дайана, девочка, я все-таки – дитя океана. Не забывай об этом, хорошо? Знаешь, там, в глубинах, такой мир красоты, о котором люди имеют весьма смутное представление. Хочешь, я расскажу тебе об этой раковине?
– Она – живая… – прошептала Дайана, тая от его ласк. – Когда ты рядом, все вокруг живое, все имеет смысл, все так удивительно и прекрасно…
За это признание он наградил ее долгим нежным поцелуем, от которого закружилась голова. Молодая женщина вся подалась навстречу возлюбленному, открылась, впустила в себя страсть Зигфрида.
До чего замечательно было любить, до чего сладко чувствовать, как ответная любовь мужчины заполняет ее всю, до края, до самой макушки, словно вода, льющаяся в вазу…
Когда они насытились друг другом, Дайана тихо попросила:
– Расскажи мне об этой раковине, что осталась на подоконнике. Ты же хотел этого. Теперь я тебя слушаю…
И вот в светлеющем воздухе комнаты зазвучал рассказ Зигфрида.
– У этой раковины очень красивое имя – Харония нодифера… Ты, наверное, слышала древнегреческий миф о Пане – козлоподобном Боге, покровителе пастухов и всей природы, играющем на свирели?
– Да, слышала, – проговорила Дайана. – Пан всегда мне казался жалким и смешным, и, между прочим, это был сын козы Амалтеи, вскормившей самого Зевса. Так что Зевс и Пан – молочные братья.
– Умница, – нежно похвалил он. – Мне нравится с тобой разговаривать.
– И мне с тобой тоже. Но ведь так и должно быть между нами, милый! Когда люди находят друг друга, они еще и не могут наговориться… – сказала Дайана, ласково обнимая раскинувшегося рядом в постели Зигфрида.
– Так вот, продолжаю рассказ про Харонию нодиферу… Когда Зевс вырос, он наградил своего молочного брата рогом Тритона. Тот рог обладал необычным свойством: он издавал такие ужасные звуки, что живые – и смертные, и бессмертные – в диком ужасе, потеряв рассудок, обращались в бегство. По имени Пана, трубившего в рог, это бегство было названо паническим, а состояние безрассудного страха – паникой.
– Какая взаимосвязь между рогом Тритона и Харонией нодиферой? – поинтересовалась Дайана, гладя волосы любимого. Они необыкновенно пахли. Она то и дела наклоняла голову, чтобы почувствовать этот завораживающий запах.
– Самая прямая. Рогом Тритона могла как раз быть раковина одного из крупнейших средиземноморских моллюсков – Харонии нодиферы. Один из ее великолепных экземпляров и лежит перед нами на подоконнике… Известно, что именно она – Харония нодифера – использовалась когда-то в качестве сигнальной или боевой трубы. Еще у Гомера упоминается об этом. С древнейших времен греческие рыбаки, когда на море ложился туман, подавали друг другу сигналы, трубя в раковину… А на острове Крит, в святилищах, находили не только Харонии, но их многочисленные изображения. Представляешь, раковина служила «священным рогом», вызывающим божество и созывающим верующих. В древнем Риме их называли букцинами. Хриплым ревом они подавали сигнал к началу битвы.
– Милый, эта Харония нодифера – такая красивая. Как же питается обитающий в ней моллюск? – спросила Дайана. – Кажется, что он – настолько фантастическое существо, что и есть должен совершенно необычным способом.
– Я сейчас расскажу, но ничего романтического в моем рассказе не будет. Харонии – крупные моллюски-хищники. У них есть глоточная железа, которая вырабатывает аспарагиновую кислоту, отпугивающую врагов, и служит оружием при нападении на добычу. Питаются Харонии в основном иглокожими: морскими огурцами-голотуриями и особенно морскими звездами.
– Морская звезда… Красиво до невозможности! – завороженно вымолвила Дайана и восторженно добавила: – Все, Зигфрид, связанное с тобой, необыкновенно!
– Спасибо, милая. Но ты же, как будущий ученый-исследователь, знаешь, что морская звезда – очень живучее существо. Достаточно сказать, что, разрубив ее на части, мы не убьем ее, а размножим, так как из каждого кусочка образуется новая целая звезда. Правда, она очень чувствительна к кислоте из-за своего известкового скелета. А Харония, воздействуя кислотой, прорезает в луче звезды щель и выедает через нее часть внутренних органов, отчего та погибает.
– Брр! – выдохнула Дайана, прижавшись к возлюбленному. – Зачем я только спросила тебя о том, как Харонии питаются? Верно, в этом ничего нет романтического, сплошное варварство!
– Но я хочу закончить рассказ, послушай… Благодаря своим размерам и красоте Харонии – желанное приобретение для любителей раковин. Сама видишь, вот одна из них красуется здесь, на подоконнике, а мы с нее глаз не сводим. Страсть людей к красивым и необычным раковинам привела к тому, что у островов Тихого и Индийского океанов и берегов Австралии коллекционеры почти выловили Харонию тритонис. А она охотится, как правило, на морскую звезду акатастер – «терновый венец», которая в последнее время приобрела печальную известность тем, что, питаясь мягкими частями кораллов, внезапно размножилась в невероятных количествах и буквально сожрала участки Большого Барьерного рифа, рифов Гаума и Красного моря…
