Разумнее было бы полететь в Вену, а оттуда отправиться на поезде – он отходит каждый час, за пятьдесят минут пересекает австрийскую границу и прибывает в столицу Словакии.
Добравшись в своем календаре до имени Дейзи, Бетси замерла в нерешительности, потом подумала: «Ее матери позвоню в самом конце».
Она лихорадочно соображала, что делать. Меньше всего ей хотелось сегодня принимать пациентов, но Бетси напомнила себе, что и у них свои беды, и ее долг – работать с ними, помогать им..
К полудню она выбилась из сил. Каждые тридцать секунд между приемами проверяла электронную почту. Ничего. Бетси рухнула на компьютер и заплакала.
– Бетси! Что с вами?
Дейзи вошла незаметно. Бетси не слышала, как открылась дверь, и Ринго не залаял и не пошевелился. Теперь он завилял хвостом.
Бетси подняла голову и попыталась принять профессиональный вид. Пациент должен как можно меньше знать про личную жизнь своего врача…
– Ой, извини, Дейзи. Я не слышала, как ты вошла. Ведь еще рано?
Она вытерла глаза рукавом. Джон был прав, подумалось ей, она совершено не может взять себя в руки. А потом заметила у себя на плече шелковый черный рукав – как будто ее обняла Мортиция из «Семейки Аддамсов». Бетси ощутила запах духов, что-то древнее, такими душилась ее бабушка… «Уайт шолдерс»? «Беллоджия»?
Дейзи положила что-то на стол рядом с собой, а потом снова обняла своего психоаналитика.
– Ничего, Бетси. Не знаю, что у вас случилось, но все будет хорошо.
Неужели это та самая девочка, которая замыкалась перед ней в непроницаемом молчании всего несколько недель назад?
– Это вы из-за того типа, что проник в дом? Жаль, что мы дали ему сбежать. Когда я закричала, он тут же смылся.
– Спасибо, – сказала Бетси. – Он мог тебя ударить. Нет, насколько могу судить, ничего не пропало. Но пришлось долго наводить порядок.
Она отчаянно пыталась напустить на себя профессиональный вид…
Черт, черт, черт! Рыдающий психоаналитик. Какой провал! Перед ней встало строгое лицо отца, с упреком смотрящее на нее.
Никогда не подключай к лечению собственную персону[36]. Ты – черный экран, посредством которого пациент фокусируется на себе самом.
Дейзи погладила Бетси по щеке, вытирая пальцами слезы.
Та отодвинулась, униженная.
– Дейзи, я, наверное, подхватила грипп. Извини. Я думаю… Пожалуй, нам придется отменить сеанс.
– О!
Бетси заметила, как девушка отшатнулась и замерла. Она казалась испуганной.
– Извини. Мне в самом деле очень жаль. Но я… Меня что-то лихорадит.
– Да? Может быть… Может быть, принести вам супа? Могу сбегать в «Виллидж Смити»[37]и принести что-нибудь…
– Очень любезно с твоей стороны. Но не надо. Нет, не надо. Я позвоню тебе позже, когда мне станет лучше. Ладно?
– Правильно. Ладно, – кивнула Дейзи, как деревянная кукла. – Если вам плохо, я могу поухаживать за вами.
– Нет, нет. Я позвоню. Это, наверное, однодневный вирус.
– Конечно, – снова кивнула Дейзи, не двигаясь с места.
– Позволь мне тебя проводить, – сказала Бетси, вставая.
Как только дверь закрылась, Бетси стала рыться в столе. В дальнем углу ящика лежала карта Таро с рыдающей девушкой.
Глава 19
Чахтицкий замок
12 декабря 1610 года
Много дней графиня не вызывала к себе конюшего. Янош Сильваши с головой погрузился в работу. Он вставал до рассвета, когда поварята приносили сухие дрова и хворост из сарая и разводили огонь для завтрака.
Часто предрассветный завтрак состоял из овощной похлебки и клецок, оставшихся с вечера в закопченном котле. Были также ломти черствого хлеба, забрызганного жиром; вкусным или прогорклым – это не волновало повара. Однообразная еда, чтобы набить брюхо работникам. А вот утреннее пиво оказалось добрым – темный горький эль, на удивление лучше того, что варили в Шарваре.
Под присмотром Яноша лошади графини быстро пошли на поправку. Их раны зажили, хромота исчезла, а глубокие пустоты в копытах заросли мясом. Сильваши добывал зерно для самых изголодавшихся животных и с помощью конюхов отшлифовал им напильником зубы, чтобы было легче жевать.
Мальчики учились натирать лошадей грубой мешковиной, чтобы их шкура лоснилась. Они собирали в лесу сосновую смолу и заливали ею трещины в копытах. От таскания ведрами воды из колодца во дворе замка их спины уже ныли от боли.
Янош глубоко вздохнул. Через три недели запах в конюшнях совершенно изменился. Конюший с удовольствием вдохнул запах сладкой соломы и подъельника и хмельной аромат теплой лошади – здоровой и довольной.
Следующей задачей было объездить белого жеребца.
* * *
Зузана подглядывала из башни за молодым венгром, другом детства. Теперь он стал взрослым мужчиной. Она прижалась щекой к шершавому камню и моргала, пока на глазах не выступили слезы от порывов холодного ветра, проникавших сквозь узкую щель в стене замка.
Несколько долгих минут девушка оставалась неподвижной, направив взгляд вниз и прислушиваясь, не зазвонит ли колокольчик хозяйки.
Когда она оторвала лицо от камня, на ее изрытой оспой коже остался отпечаток шершавого гранита.
Она потерла щеку, чтобы вернуть в кожу кровь. Зузана знала, что может весь день смотреть на Яноша и ей это не надоест.
Действовал он решительно, но мягко и быстро завоевал доверие не только лошадей, но и мальчишек-конюхов и стражников. И даже заслужил уважение ворчливого Эрно Ковача, который однажды обнял молодого конюшего за плечи, привлекая к себе, чтобы поделиться шуткой. Уже много месяцев Зузана не видела, чтобы начальник стражи – или вообще кто-то из стражников – смеялся, и сочла это за маленькое чудо.
Но не только Зузанины глаза следили за Яношем Сильваши. По всему замку у зашторенных окон, перешептываясь и хихикая, толпились служанки и кухарки.
– К Новому году он будет моим! – поклялась Гедвика.
Остальные девушки захихикали и продолжили шептаться.
– Может быть, он предпочитает, чтобы ему на грудь падали черные косы, – вызывающе проговорила Зора, играя своей длинной черной косой. – В конце концов, он собирается усмирить дикого жеребца – наверняка в его жилах играет темная страсть.
– Ах, с твоей-то плоской грудью, что ты можешь предложить мужчине? – махнула рукой Гедвика.
