Книга Прости… - Януш Леон Вишневский

Ознакомительная версия. Доступно 9 страниц из 45

Действительно, Морячок три раза пытался совершить самоубийство. (Это ему рассказал неразговорчивый седовласый капитан из охраны, который ходит на его уроки английского.) И все три раза, к счастью, неудачно.

– Парень молодой, моложе даже младшей из моих дочерей. Убить себя хочет, потому что считать совсем разучился: через четыре года ему будет всего двадцать пять. Трудно ему с двойной потерей – и любимая, и брат. Особенно когда брат уводит любимую. И особенно в тюрьме трудно. Психолог появляется здесь как месяц ясный, по праздникам, но толку от него мало: сидит как ксёндз на пасхальной исповеди, убитый многочасовым слушанием одного и того же. До сих пор неизвестно, как парень раздобыл денатурат, в котором растворил четыре упаковки аспирина, двенадцать пакетиков перца и пузырек чернил. Бритвы, которыми резал себе брюхо, купил, скорее всего, у одного из зэков. Понятное дело, бритвы на зоне запрещены, но не всегда охране удается перехватить запрещенку. Особенно такую маленькую вещь, как лезвие, ведь на металлодетекторы у польской службы исполнения наказаний денег нет, это вам не аэропорт. А кроме того, харакири – это скорее способ покалечить, а не убить себя. Его делают те заключенные, которые хотят попасть в больничку. И это странно, потому что днем в больничке гораздо хуже, чем у нас, в камере, да и отбой там раньше. Разве что ищут контакта с санитарками. Морячок потерял сознание то ли от боли, то ли от страха, когда делал себе харакири, а перерезать вены смелости не хватило. То есть получается, что по-настоящему убить себя не хотел. Если бы захотел, то не стал бы брюхо резать, а повесился бы. С этим в тюрьме без проблем. Надо только мозгами пораскинуть. Здесь не надо искать, у кого бы купить бритву или как бы ее самому в камеру пронести. Как только Морячок перекантуется с этой своей скорбью, то Бога на коленях будет благодарить за то, что бритва оказалась не слишком острой, что сделанное им пойло оказалось не слишком крутым, а главное – что руки не добрались до веревки.

Так после одного из уроков английского сказал Винсенту самый умный охранник из всех встреченных им за пятнадцать лет скитаний по польским тюрьмам. Когда он выходил на свободу, в смысле не по увольнительным на краткосрочные свидания, а окончательно, насовсем, то у ворот его ждали два человека: Агнешка и капитан из охраны. Представляете, разузнал, когда выходит, потрудился проехать пол-Польши, чтобы встать у ворот и дождаться. Их разговор был кратким, несколько фраз, да и то охранник всё время повторял, что не хочет мешать. Складывалось впечатление, что ему было важно их крепкое мужское рукопожатие в совершенно новой для них ситуации. Когда один больше уже не заключенный, а другой, хоть и оставался по профессии охранником, здесь и сейчас, перед воротами, не был охранником. Когда родился Джуниор, а Агнес собралась крестить его, он написал капитану, поинтересовался, найдет ли тот время, чтобы приехать к ним и быть с ними в этот особый день, очень просил. Капитан приехал. До сих пор дружат.

Неизвестно, возносит ли Морячок благодарственные молитвы Богу, но он знает, что и капитан из охраны, и пани Веся из очереди в булочной правы. Через пять месяцев после неудавшейся попытки отравиться пойлом из денатурата, аспирина и черного перца сначала по прогулочной площадке, а потом и по всему зданию тюрьмы разнеслась весть, что к Морячку регулярно приходит знойная нимфоманка. А то, что разносится по тюрьме, не может быть неправдой. Пусть она слегка подкрашена, слегка преувеличена, но всё-таки по сути правда. Ни разу за все его пятнадцать лет отсидки по-другому не было. И это ничего, что знойная нимфоманка, как потом рассказывали и прачки и кухарки, для которых «бедный худенький Кшисек» был любимцем, оказалась самой простой, нормальной, скромно одетой девушкой, к тому же очкариком. Правда, худенькой блондинкой с непропорционально большой грудью. Мечта любого мужчины, а уж что говорить о мужчине заключенном. Девочка-очкарик, как вскоре сообщила прогулка, не кто иной, как кузинка той самой Мариолы, из-за которой Морячок изувечил своего брата и три раза порывался наложить на себя руки. Никто не знает, как, где и когда свела их судьба, но через некоторое время девочка-очкарик перестала быть худой: когда Морячок получил первую увольнительную из тюрьмы – на свою собственную свадьбу, – она была уже на восьмом месяце!

Вопрос беременности был окутан тайной. Теоретически Морячок никак не мог быть к ней причастным. Увольнительных за ворота тюрьмы он не получал, а из-за «реальной опасности его жизни со стороны систематически предпринимаемых попыток самоубийства» он был лишен и так называемых безнадзорных свиданий, то есть таких, на которых не присутствует охранник. Опасались, что в ходе этих посещений ему передадут или какие предметы, или «химические вещества», с помощью которых он сможет убить себя или покалечить прямо в комнате для свиданий. Глупость, конечно, потому что всех приходивших на безнадзорное свидание с воли шмонали так, что хрен что пронесешь. Но главное было в том, что тюремное начальство очень неохотно соглашалось на безнадзорные свидания, хотя именно такие свидания предусмотрены одним из параграфов тюремного кодекса как «одна из форм ресоциализирующего поощрения заключенного, вставшего на путь исправления». Проходят такие свидания в специальных комнатах, которые зэки называют мокрыми камерами, в которых очень мало разговаривают – потому что времени мало, всего один час, – и сразу переходят к делу, то есть к сексу. Право на такое свидание имеют только заключенные, находящиеся в браке или в так называемом документированном гражданском браке, то есть сожительстве. Такое ограничение, чтобы в награду за хорошее поведение никто не смог пригласить себе девушку по вызову. Кроме того, жены или сожительницы должны были выразить официальное согласие на такую встречу – подписать соответствующие бумаги.

Видел он одну такую мокрую камеру. На что угодно может она сподвигнуть, только не на интим: пропитана вызывающим тошноту запахом пота, а лежанка, на которой и должно было «всё» происходить, видать, провела лет двадцать в тухлом сыром подвале, прежде чем кто-то сообразил выкинуть ее на помойку. И если для кого-то из заключенных мокрая камера казалась аркадией, то для большинства из посетивших ее это жуткое место отбивало желание не только к сексу, но и ко всему на свете.

Морячок с девочкой-очкариком не могли уединиться в мокрой камере, потому что она ему не жена, не сожительница, к тому же из-за его попыток самоубийства никто из тюремного начальства на такое свидание разрешения не дал бы. Кроме того, блюдущий свой статус самого информированного в тюрьме Виннету, который всё и всем рассказывал на прогулке, в столовке, везде, где только найдет слушателя, ни единым словом не высмеял факта, как это было в его натуре, что Морячок ходит на свидания с одной, которую ему на воле кто-то надул. А это означало только одно: сам Морячок и надул девицу в очках. Когда? Это можно приблизительно рассчитать по величине ее живота. Где? Как это где?! Здесь же, в тюрьме! Как? Виннету знал, но не сказал. Это всё сказки, которые рассказывают на воле, что для того, «чтобы отыметь бабу в тюрьме, надо ладить с охраной и иметь чем заплатить». Ко всему прочему, денег у Морячка было в обрез – только на курево и хватало, а в хороших, если можно так сказать, отношениях он был только с одним из охраны. С тем самым, в звании капитана, который на старости лет стал учить английский и у которого нашлись и время и желание поприветствовать нашего героя в его первый день на воле и быть с ним и Агнешкой в костеле на крестинах Джуниора. Только кто тогда в тюрьме мог это предвидеть? Но вот что касается Морячка, как-то так странно получалось, что все визиты девушки в очках выпадали на дежурства капитана, который сидел в углу на стуле и слушал. Да не просто слушал, а прислушивался к разговору. А потом размышлял о том, что спросил или что ответил Морячок или что спросила или как ответила девушка в очках. И, видимо, в одно из таких свиданий капитан сказал им, что должен выйти по какому-то срочному делу «примерно на часок», то ли собрание какое, то ли начальство вызывает. Вышел, закрыл дверь на ключ, через час с минутками вернулся. И делал это, скорее всего, не один раз, чтобы у них возникла уверенность, что действительно останутся одни и действительно на час. Но даже если всё именно так и было, то наверняка перед каждым возвращением, прежде чем повернуть ключ в замке, он стучал в дверь и какое-то мгновение ждал. Есть все основания предполагать, что все именно так и было. Во-первых, единственным из тюремного персонала, кого осужденный с погонялом Виннету уважал (по всей вероятности, в связи с какой-то личной тайной, которая их соединяла), был капитан. Если бы дело обстояло иначе, то информация о том, что происходит во время поднадзорных свиданий Морячка и девочки-очкарика, стала бы всеобщим достоянием. Во-вторых, а заодно и в-третьих, капитан обозначился в жизни этой пары дважды: был свидетелем на их венчании в костеле и вскоре, в другом уже костеле, держал их новорожденную дочку на крещении.

Ознакомительная версия. Доступно 9 страниц из 45