Перрон сверхземки тянулся под боком у летучего поезда, готового к отправлению, ждущего лишь команды стартовать. Состав стоял внутри «трубы» верхнего уровня, расположенной под самым потолком ангара. Каждые двенадцать минут сюда на посадку подавался очередной поезд – как только улетал предыдущий, так и сразу. На другой колее происходило то же самое, только в обратном направлении и с шестиминутным смещением.
– Надеюсь, на ходу не развалится… – ответил он ей, и голос его уверенным назвать было никак не возможно. – Я до сих пор не понимаю, на кой черт мы сюда приперлись, что мы в этой чудо-юдо-саванне забыли, это ведь была твоя идея, Маленькая, и ты…
– Шалом! Бе ма эфшар лаазор лахем? – выглянул изнутри немолодой и нехудой человек в голубовато-серой униформе.
– Ты понял, чего он сказанул? –спросила она. Между собою они общались на косморусском; потому неудивительно, что не усвоили смысл обращения местного профессией . нального железнодорожника. Хотя на самом деле тот всего лишь произнес: «Здравствуйте! Чем я могу вам помочь?»
– Не-а. Я как-то до сих пор ухитрился носителей космо-иврита не… гм… не знавать близко.
– Канире, атем ло мекомиим! («Как видно, вы .не местные!») – понимающе кивнул местный. – Игатем ми рахок… («Издалека прибыли…») Тем временем изнутри вагона появился еще один пейсато-кипатый пожилой дядя и вопросительно уставился на пассажиров влажными черными глазками-маслинами.
– Мужики, вы кто? Жэдэ Патруль? – с неподдельным интересом вопросил мосластый, худющий, как дистрофик, парень. Глаза его искрились искренним весельем.
– Иванта, Моня, хьем гоим!!! – сказал напарнику дядя номер один. («Ты понял, Моня, они гои!») Сиим фактом был он по меньшей мере удивлен, но виду старательно не подавал.
– Елки-палки, я что, слепой! Они такие же йегудим[3], как ты блондин! – на чистейшем круссе сказал вдруг мужик по имени Моня. – Беня, ты уже потрогал ихние ксивы? Мы таки дождались наших единственных пассажи… – Он запнулся, сообразив, на каком наречии говорит, и рявкнул: – Нос'им! Картисим! («Пассажиры! Билеты!»)
– А-картисим, бевакаша! – спохватился дядя по имени Беня. («Ваши билетики, пожалуйста!»)
– А… чего они хотят потрогать? – растерянно спросила нос'аат, она же «пассажирка».
– Я ж говорил, жэдэ-патруль. Охотники на зайцев. Проинформировал ее нос'е, он же «пассажир»; и обратился непосредственно к старшему «патрульному»: – Глубокоуважаемый Моня, разве умные люди не договорятся между собой? Размеры нашей благодарности будут безграничны! В разумных пределах, конечно…
– Таки моментально слышно умного человека, – кивнул глубокоуважаемый и радушно разулыбался. – Милости просим, молодые люди! Сигайте на борт, полуминутная готовность…
Пассажиры едва-едва успели утонуть в недрах мягчайших кресел, как рокевет, она же «поезд», ожил и покинул тахана мерказит, он же «центральный железнодорожный вокзал», точно по расписанию.
…за холонот (они же «окна») вагона уносилась назад Ми-шор А-гдола, она же «Великая Равнина». Сплошная, бескрайняя, кругосветная степь. Как такового катара, то есть «паровоза», «локомотива», у поездов сверхземки не было. Похожая на один длинный гибкий вагон, эта рокевет (на местном наречии слово «поезд», как выяснилось, было ЖЕНСКОГО рода!) пронизывала воздух в полусотне метров от поверхности, поддерживаемая и влекомая на восток силовыми полями. Ближние окрестности по причине скорости, превратившей их в размазанные полосы радужного окраса, практически не улавливались взглядом. Зато саванна, по причине преимущественной однородности своей, казалась поверхностью буро-желтого океана, несущего волны к северному и южному горизонтам. В двухместном ТА (оно же «купе») звучала тихая музыка, в которой солировал тонкий скрипичный голосок. Дяди-проводники, удовлетворившиеся чисто символической мздой, обслужили своих единственных пассажиров по высшему разряду и тактично оставили их в покое. Как поняли парень и девушка из ответа на вопрос, Центральный Вокзал никогда не заполнял пассажирские рокеветы сверхземки. На дальние расстояния отсюда по большей части отправлялись грузы, а для размещения, увеселения и охмуре-ния приезжих бизнесменов, бродяг и туристов имелись припортовые кварталы на сотню-другую километров в обе стороны. Но уже первые таханот, они же «остановки», «станции», исправляли положение. В тысяче километров от космических врат мира залетными пришельцами практически и не «пахло»… То-то изумился дядя Беня появлению гоев у входа в вагон сверхземки!
Девушка отвела взгляд от океанической саванны за иллюминатором. Ее спутник с закрытыми глазами, вытянувшись во весь рост и прижав руки к бокам, лежал на диване, в который трансформировалось кресло; казалось, он спал. Пассажирка долго смотрела на него, не двигаясь, затем подняла руку, окольцованную браслетом личного компа, и в полуметре над дистрофическим телом повесила демопроек-цию. Белый прямоугольник размером не больше страницы доисторической бумажной книги. Простые плоские буковки на нем…
А я живу, как жил и буду жить.
Скажи-ка мне, безоблачное небо,
Какие дали хочешь посулить
Ты мне, где был сто раз я иль где не был?
Скажи-ка, солнце, в призрачном дыму
Я побреду, не знающий дороги,
И в темноте всю прелесть дня пойму?
А может, днем пройду я все дороги,
И руки протяну навстречу ветру,
Навстречу буре сердце свое кину?
О, укажи, любовь, мне, почему
Я от тебя на полпути не сгину!
Раскрой глаза мне среди ярких звезд,
Моих мечтаний; в чем она, загадка
Тревожной жизни, отчего не прост
Ответ, дорога почему не гладка?
И почему колотит и трясет
по кочкам моей жизни балаган,
И отчего порой так не везет
Возлюбленным и любящим сердцам?
Ответь на сотни тысяч почему,
Мне кудри, вольный ветер, растрепи,
Не пожалей меня, дай самому
Огонь, и воду, и себя пройти.
– Так говорила Ирина Ухова… – неслышно, одними движениями пухленьких губ молвила девушка. – Она часто писала стихи от имени мужчины. Настоящие творцы лишены половых признаков. Дар божий в душах хранится. Тела – вторичны, и признаки их вторичны…
Ее спутник не двигался и глаз не открывал. Взаправду спал.
– Спи, Солнышко, спи. Отдохни, пока есть возможность… Этот мир никак нельзя было пропустить. Здесь тяшками и не пахнет, здесь же сплошь наши, их нельзя бросать. И здесь ты наконец-то своими глазами увидишь то, что искал… если нас не найдут раньше.
Дорога обегала вокруг огромного континента, пролегая в осевом центре города А-пас А-арох Меод Кулам, он же «Очень Длинная Полоса».
Железнодорожная «кругосветка» началась.
