Связала меня по рукам и ногам, да еще издевалась: «Поступай как знаешь»… Теща всегда умела виртуозно поставить меня на место, напомнить, что я посредственность. Завуалированно, так, что комар носа не подточит. Втыкала булавки в самые чувствительные места.
Она угадала: больше всего на свете я хотел, чтоб Мило преуспел, чего-то добился в жизни. Пусть носит роскошное пальто, как папаша Гаспара, ходит на светские рауты, не знает, что такое нужда, долги, унижения. Ни перед кем не склоняет голову, не опускает глаза. Не боится начальства, вышестоящих, власть имущих.
Поэтому я покорно записал его в эту школу. В результате он оказался белой вороной среди золотых жар-птиц. Во всем классе только у Мило не было смартфона и собственного счета в банке с кругленькой суммой. Будто сын консьержа в богатом квартале: дети с ним играют, но их родители ни за что не пригласят в гости его семью.
Ну и ладно. Зато он был куда талантливее большинства своих одноклассников.
Ключевое слово: «был».
Хочется выть с тоски.
Мило больше не заботит проблема водных ресурсов на планете Земля. Соученики не смогут просить у него подсказок на уроках и помощи с домашним заданием на переменах. Теперь ему нравится следить за приключениями кота Гарфилда или дятла Вуди Вудпекера. Его отвезут на машине «скорой помощи» в центр реабилитации. Ему назначат курсы физиотерапии, психотерапии, лечебной физкультуры, массажа. А в это время Гаспар, здоровый и невредимый, сложит в рюкзак тетради по математике, истории, английскому, сунет в пенал дорогую золотую перьевую ручку.
Хочется кусаться от ярости.
– Ты выйдешь на работу на этой неделе? – ехидно спросила Жанна.
В зеркальце я поймал ее взгляд. Вроде бы невинный вопрос. Ответ ей не требовался. Ненавязчиво, деликатно она поставила мне на вид тот факт, что в последнее время по ночам я беспробудно пьянствовал… И правда, я выглядел ужасно: серое опухшее лицо заросло щетиной, мешки и черные круги под глазами.
– Сегодня же выхожу. Внесу вещи, побреюсь, переоденусь и бегом на службу. Все идет по плану.
– Мило получил черепно-мозговую травму. Так что план изменился раз и навсегда. Мы не могли предвидеть, что его переведут в центр реабилитации именно сегодня, – мягко возразила Селеста. – Нужно все подготовить и его проводить. Не оставлять же мальчика одного! Отпросись хотя бы раз, будь другом! Коллеги поймут и охотно тебе помогут.
Что верно, то верно. Поймут и помогут, это уж точно. Давние сослуживцы примутся нашептывать новичкам:
– Не везет же ему, бедняге! Первый ребенок умер, второй станет инвалидом… Настоящая трагедия! Кошмар!
Поохают, покачают головами, посетуют на превратности судьбы и разойдутся, в глубине души довольные, что сами счастливо отделались, избежали удара. Раз все досталось мне одному, их, глядишь, и помилуют. Они вздохнут с облегчением, почувствуют себя избранниками, баловнями фортуны. Вечером за ужином скажут женам и детям:
– Нужно наслаждаться каждым мгновением, никогда не знаешь, что ждет тебя в будущем.
Хотя с ними ничего дурного случиться не может, само собой. А потом они отвлекутся и забудут. Им так уютно, привольно живется! И счет в банке понемногу растет. А кто-то даже позлорадствует втайне от остальных. На работе у меня нет друзей.
Их не было ни в коллеже, ни в лицее, ни в университете. Примерных мальчиков, первых учеников нигде не любят.
Я один не отказываюсь от сверхурочных, не требую повышения, не жалуюсь на мизерную зарплату, не спорю с начальством, мирюсь с самыми вздорными требованиями.
Подлаживаюсь, приспосабливаюсь, безропотно подчиняюсь.
Коллеги считают меня трусливым подлипалой. Нет, дело тут в здравом смысле, в трезвом взгляде на жизнь. Не для того я проделал труднейший путь, вскарабкался по социальной лестнице, чтобы сверзиться в один миг, очутиться на самом дне. Я недостаточно стар, чтоб рассчитывать на государственные субсидии, недостаточно молод, чтоб найти другую работу с хорошим окладом. Мне нужно кормить семью. Защищать, поддерживать сына. Особенно сейчас.
Кто стремится к цели, не разменивается на мелочи.
Я двадцать два года работаю на одном месте и за все это время пропустил всего лишь два дня.
– Сейчас к Мило поедешь ты, а я загляну после работы. Жанна тебе поможет. Ведь вы не откажетесь?
Теща с тяжким вздохом склонила голову.
– Мама, прошу, избавь нас от замечаний и нотаций. Раз Лино так решил, ему видней.
– Молчу-молчу. Вы оба взрослые люди.
Мне нужно погрузиться в работу, отвлечься, забыться. Иначе я с ума сойду. Хотя бы несколько часов не видеть искалеченного сына, не чувствовать исступленной ненависти к Маргерит. Я должен обуздать себя, усмирить.
– Мама, сделай доброе дело, позвони Маргерит, узнай, договорилась она с врачом или нет. Третий день не могу ее застать. Может, у нее мобильный отключен? Или с провайдером проблемы? Если она все-таки решилась и легла на операцию, то…
Пришлось вмешаться:
– Это я заблокировал ее сим-карту.
Селеста глянула на меня в зеркальце. У нее глаза полезли на лоб от удивления.
– Заблокировал? Зачем? Как ты мог?
Моя жена – чудо из чудес.
– Как я мог? Запросто. Это я, по твоей же просьбе, купил ей мобильный и симку, когда у нее свистнули сумочку в аэропорту. Думал, через пару дней она вернет мне деньги, но с тех пор прошло четыре месяца! Все свои документы она успела восстановить, не так ли? А на это времени не нашлось? Марго на раскопках не только вкалывала и крутила романы. Она зарабатывала, пойми. Твоя сестра – не нищая!
– Что на тебя нашло? Опомнись!
– Нет, ты опомнись! Думаешь, абонентская плата ей не по карману? Думаешь, она не может вернуть мне долг? Приехала к нам на каникулы и влегкую, мимоходом изувечила нашего мальчика, сломала ему всю жизнь! Лучше бы квартиру себе нашла. До каких пор твоя сестрица намерена сидеть у нас на шее? Жить за мой счет, на моей территории? Помнишь, ты просила: «Пусти ее на время. Немножко ей поможем, а потом она сама справится». Целый год она не съезжает, целый год у нас торчит! Как у Христа за пазухой. Ты ее кормишь, поишь, обстирываешь. Никаких забот у мерзавки! Хоть раз она просмотрела объявления в Интернете? Хоть раз предложила оплатить коммунальные услуги? Ах да, как я мог забыть? Марго присматривает за Мило, помогает ему с уроками. Нечего сказать, отличная помощница!
Селеста вся съежилась, судорожно сжала руль.
– Прошу тебя, замолчи.
Ты, лапочка, в упор не видишь правды, ну так я тебе помогу. Прости, если свет станет резать глаза. Пора протереть окна, снять паутину, вытрясти пыль из занавесок. Беру генеральную уборку на себя. Твоя сестра – паразитка. Она долгие годы пьет нашу кровь. Я тоже не сопротивлялся. Тут есть и моя вина. О главной вине поговорим в другой раз. А пока послушай: хватит ей потакать! Марго вечно тебя использовала. Зная, какая ты добрая, щедрая, великодушная. Как ты любишь ее. Как я люблю тебя. Я молчал. Потакал. Не вмешивался. Очень долго. Но есть же предел терпению. Нельзя жертвовать собой бесконечно, Селеста. Это уже не благородство, а безумие! Не требуй, чтобы я привечал в своем доме дрянь, из-за которой наш сын прикован к больничной койке. Чтобы я за нее платил, чтобы я ее поддерживал материально или морально. Я на это физически не способен, тут не хватит никаких душевных и нравственных сил! Знаешь, что я решил? Пусть к вечеру очистит помещение. Когда я вернусь, чтобы духу ее здесь не было. Вот присосалась, пиявка! Не желаю ни видеть ее, ни слышать. Моя квартира, мое добро, ничем с ней не поделюсь, так и знай! Молчи, Селеста, не возражай. Сто раз подумай, прежде чем открыть рот. Предупреждаю заранее: ни на какие разумные доводы и слезные мольбы я не откликнусь. Если у тебя осталась хоть тень сомнения, просто представь, как выглядит теперь наш сын. К примеру, вчерашнюю нашу встречу. Вспомни его испуганный, затравленный взгляд. Каждое движение, каждое слово даются ему с таким трудом. Все тяжело, все больно. Уму непостижимо! Не понимаю и никогда не пойму: как ты можешь ее жалеть? Черт подери! Твой сын в двенадцать лет стал инвалидом! Твой сын, слышишь? Из-за треклятой Маргерит!
