Он же, Николай, дожив до цельных семнадцати годков, так ничем и не успел отличиться, а потягаться со своим стрыем[42]мог разве что по количеству собственных детей. Святозар только-только получил разрешение на брак в награду за подписанный с ханом мир, а вот самого Николая женили совсем юнцом, аж два года назад.
В невесты ему подобрали дочку польского князя Конрада I Мазовецкого. Девица была на три года старше самого Николая, и не прошло и года, как она подарила юному супругу сына, которого назвали Константином, а теперь, по слухам, вроде бы вновь ходила на сносях.
Однако творить подвиги в постели, стругая царских наследников, – дело нехитрое, а вот опробовать себя в жарких схватках и сечах – совсем иное. Тут Николаю похвастаться было нечем. Уж больно берегли его согласно царскому повелению. Как-никак, случись что со Святославом – ему садиться на великий трон в Рязани, ему править всей могучей державой, раскинувшейся с юга на север от моря до моря и с запада на восток от гор до гор.
Потому Николай и завидовал своему стрыю, потому так горячо и поддержал его с самых первых минут, едва услышав разговор о предстоящем сражении.
«Уж тут-то и мне не откажут, дадут возможность скрестить сабельку с басурманами», – мечтал он.
Однако все вышло несколько иначе.
Поначалу Святозар принял решение лично возглавить полки для отражения монгольского удара. С большим трудом Бату сумел уговорить князя не делать этого. Решающую роль сыграло то обстоятельство, что и его отец, царь и великий князь всея Руси Константин I никогда не принимал личного участия в крупных сражениях.
– Дело мудрого полководца – следить за всем издали, чтобы иметь возможность вовремя послать подкрепление туда, где твоим воинам приходится особенно тяжко, – убеждал хан. – Меня никто не отважится назвать трусом, однако я уже лет пять, а то и семь не бился в одном ряду со своими воинами.
Но Святозар и тут еще колебался. Главную роль в его отказе сыграл именно Николай. Получалось и в самом деле несправедливо, если он примет участие в битве, а его племянник – нет.
О том же, чтобы разрешить драться и Николаю, не могло быть и речи. В секретной грамотке от государя, которую имел при себе Лисуня, и вовсе говорилось, чтобы в случае каких-либо боевых действий, если таковые приключатся, старший внук был незамедлительно отправлен обратно в Рязань.
Если же возникнет опасность того, что княжича могут по пути перехватить враги, то надлежит его оставить в Оренбурге, но держать со всяческим бережением, не допуская ни к битвам, ни даже к легким стычкам.
Святозар и так уговорил Лисуню дать согласие на то, чтобы оставить Николая при войске. Как знать, вдруг не все силы Шейбани и Орду стоят впереди. А если одна или две тысячи бродят где-нибудь по степи – что тогда? Надежнее оставить парня подле себя. Опять же, почти рядом, всего в десятке верст – Оренбург, где можно будет укрыться.
На самом же деле ему просто стало жаль племянника. Сам ведь таким был всего семь-восемь лет назад. Да и берегли его хоть и не столь сурово, но близко к тому. Пусть не наследник престола, как Святослав, но ведь сын Константина. Случись что – такую вину, хоть всю руду пролей, государь не простит.
Прекрасно понимая весь этот нехитрый обман, старый Лисуня тем не менее дал согласие на то, чтобы оставить княжича. А чтобы у того не было ни единого довода в пользу своего непосредственного участия в битве, Святозар и сам скрепя сердце отказался от участия в битве, назидательно приведя в пример Николаю те доводы, которыми его накануне потчевал Бату.
И вот теперь они все трое стояли на вершине небольшого холма, наблюдая за тем, что творится внизу. Стояли не одни – рядом находилась сотня дружинников и тысяча ханских телохранителей вместе с самим Бату.
Основные снега еще не выпали, и белый покров, закрывавший подмерзшую землю, напоминал старое ветхое одеяло с дырами, сквозь которые чернели темные бугорки и кочки. Мороз был ощутимый, но тоже из разряда терпимых. Впрочем, его было вполне достаточно для того, чтобы лед на Яике оказался надежным мостом для копыт монгольских коней.
Орду и Шейбани во главе своих туменов форсировали реку еще два дня назад. Поначалу они выслали к Святозару послов и потребовали объяснений. Держались послы кичливо, можно сказать, нагло. Даже в разговоре с князем они так надменно цедили слова, будто каждый из них имел должность не ниже темника. Требования же их были просто абсурдны. Однако князь держался спокойно, выдать Бату со всеми его людьми он отказался наотрез, да и на все остальное так же решительно отвечал «нет».
– Я вижу, ты не хочешь мира с могущественными ханами, – напоследок заявил пожилой монгол с багровым шрамом, шедшим от низа правого уха до уголка рта. – Тогда готовься к тому, что завтра тебя бросят на землю перед конями великого Орду-хана и могучего Шейбани-хана, ибо их тумены непобедимы и не твоим светловолосым воинам дано удержать их сабли.
«Ишь, какой глазастый, – невольно восхитился Святозар. – И когда только успел углядеть цвет волос?»
Русские полки, присланные на всякий случай поближе к Яику, на самом деле было трудно назвать русскими в полном смысле этого слова. Двенадцать из двадцати прибыли в степь с западных окраин Руси. Леты, ливы, куроны, семигалы, эсты – кого только не было в тех рядах.
Одних только литвинов, ведомых Миндовгом, Житобудом и еще двумя вождями, насчитывалось три тысячи человек. Правда, чуть ли не половину из них воинами назвать можно было лишь с огромной натяжкой. Кто-то и вовсе чуть ли не впервые в жизни взял в руки копье и меч, а для кого-то такого рода учения были всего вторыми или третьими.
Разумеется, хватало и опытных бойцов, включая ветеранов, с которыми тот же Миндовг, ныне осуществлявший общее руководство всем трехтысячным корпусом, опрокинул рыцарей-крестоносцев в холодные воды Балтики.
В русских полках, пришедших преимущественно с бывшей Владимиро-Суздальской Руси, картина была примерно такая же. На каждого новичка приходилось по одному ветерану.
Разумеется, если бы великий воевода, как теперь официально звучал титул главнокомандующего, знал, что полкам предстоит сражение, то он заменил бы молодежь. Летом, когда тумены хана Бату густо усыпали междуречье между Яиком и Тоболом, Вячеслав Михайлович прислал сюда только бывалых воинов.
Не больно-то он верил монголам, да и самому Бату тоже. Однако все объяснения хана о том, что он собирает воинов вовсе не для битвы с Русью, и впрямь оказались правдивы. Именно это обстоятельство и утяжелило ту чашу весов, на которой лежало доверие Вячеслава к опасному соседу. Ненамного, поскольку полки зимой все равно прибыли в эти места, но достаточно, чтобы рассчитывать на продолжение мирных отношений.
Конницы было всего две тысячи – сплошная молодежь. Для учений, для имитации нападения всадников на пеший строй одной-двух тысяч башкирских всадников вполне хватало, а теперь было поздно собирать их со всех стойбищ, раскиданных там и сям по степи.
