Ознакомительная версия. Доступно 7 страниц из 31
Чтобы доходчивее объяснить эти идеи, было бы небесполезно узнать, какие картины написала Руфь Кьяр после своей первой попытки, — когда она заполнила пустое пространство на стене изображением в натуральную величину обнаженной негритянки. За исключением единственной картины, изображающей цветы, она писала только портреты. Дважды Руфь написала портрет своей юной сестры, которая приехала пожить у нее, а затем портрет пожилой женщины и, наконец, портрет своей матери. Вот как Карин Микаэлис описывает эти два последних произведения: «Теперь она просто была не в силах остановиться. Следующая ее картина представляла пожилую женщину, на чьей внешности годы и разочарования оставили заметный след. Ее кожа покрылась морщинами, волосы поседели, а усталые добрые глаза помутнели. Она смотрит прямо перед собой со смирением и обреченностью, характерными для очень пожилого возраста, похоже, ее взгляд говорит: «Не беспокойтесь больше за меня. Мое время почти подошло к концу!»
«Совсем другое впечатление производит последнее произведение Руфь, а именно, портрет ее матери, ирландки канадского происхождения. Это дама, которая была вынуждена прожить долгие годы и до дна испить горькую чашу отверженности. В ней было что-то вызывающее, хрупкая, но величественная, она стоит, набросив на плечи шаль; в ней чувствуется сила и великолепие женщины из прежних времен, которая в любое время могла с пустыми руками вдохновить на битву пустыни. Какой волевой подбородок! Какая мощь в высокомерном взгляде гордых глаз!
«Пустое пространство было, наконец, заполнено».
Желание исправить и возместить психологический ущерб, причиненный матери, и таким образом, восстановиться самой, наглядно выявляют потребность, побуждавшую художницу писать эти картины. Портрет пожилой женщины на пороге смерти, похоже, является выражением первичного садистического желания, жажды разрушения. Желание раздавить свою мать, увидеть ее постаревшей, изможденной и разбитой, формирует потребность представить затем ее полной жизненной силы и красоты. Дочь может облегчить свою тревожность и попытаться восстановить и исправить свою мать, благодаря портрету. В детском психоанализе, когда выражение реактивных тенденций способствует выходу разрушительных желаний, мы всегда сталкиваемся с использованием рисунка и изображения, как способа их воссоздания. Случай Руфь Кьяр наглядно показывает, что базальная тревожность у девочки обладает решающим значением для развития Эго взрослой женщины, и что эта тревожность является одним из стимулов, который благоприятствует расцвету ее личности. С другой стороны та же тревожность может стать причиной серьезного заболевания и многочисленных отклонений. Подобно страху кастрации у мальчиков, последствия воздействия тревоги на развитие Эго зависит от поддержки некоего оптимума и уравновешенности различных факторов.
Важность символообразования для развития эго
1930
Основная идея, представленная в настоящей статье опирается на предположение, что существует такая ранняя стадия психического развития, когда воздействию инфантильного садизма подвержены все источники либидного удовольствия без исключения.[35]Что касается моего собственного опыта, я не раз убеждалась, что садистические тенденции достигают пика в своем развитии в ходе той фазы, которая стартует одновременно с возникновением садистически-оральных желаний проглотить материнскую грудь (или всю мать целиком) и стыкуется с переходом на раннюю анальную стадию. В этот период главная цель субъекта состоит в присвоении содержания материнского тела, а также его разрушении при помощи всех типов оружия, которым располагает инфантильный садизм. В то же время эта фаза включает в себя процесс втягивания в эдиповский конфликт. Пробуждаются и активизируются стремления к удовлетворению, связанные с гениталиями, но их влияние все еще остается неявным, так как над ними превалируют догенитальные влечения. Моя гипотеза всецело опирается на тот факт, что эдиповский конфликт зарождается в тот самый период, когда господствует садизм.
Внутри материнского тела ребенок ожидает обнаружить: а) отцовский пенис, б) экскременты и в) детей, — все эти элементы он воспринимает годными к потреблению, то есть съедобными. В соответствие с наиболее архаическими фантазиями ребенка (или «сексуальными теориями») по поводу совокупления родителей, отцовский пенис или все его тело целиком инкорпорируется в мать в ходе сексуального акта, значит, садистические атаки ребенка направлены против отца в той же самой степени, что и против матери. В своих фантазиях он кусает родителей, расчленяет их, стирает в порошок или разрывает в клочья. Эти атаки пробуждают у ребенка тревогу, так как он боится ответного наказания со стороны родителей, объединившихся, как ему кажется, против него. Затем тревога интериоризируется вследствие садистически-оральной интроекции объектов, подтверждающих появление первичного Супер-Эго. Я настаиваю, что эти ситуации тревоги на первой стадии развития психики переживаются как самые глубокие и тягостные. Моя практика показала, что в воображаемых атаках, направленных против материнского тела заметная роль отводится уретральному и анальному садизму, который довольно рано присоединяется к оральному и мускульному. В фантазиях ребенка экскременты превращаются в опасное оружие: мочеиспускание становится эквивалентом разрезания, прокалывания, сжигания, утопления, тогда как фекальные массы представляются скорее метательными орудиями и снарядами. В более поздний период, следующий за описанной фазой, эти откровенно агрессивные и жестокие нападения заменяются на скрытые, в которых садизм прибегает к гораздо более изощренным способам, а экскременты уподобляются отравляющим веществам.
Излишек садизма порождает тревогу и приводит в действие первичные механизмы защиты Эго. Процитирую Фрейда: «Вполне возможно, что перед тем, как Эго и Оно будут окончательно дифференцированы, а Супер-Эго разовьется в достаточной мере, психическим аппаратом используются иные средства защиты, отличные от тех, что окажутся в его распоряжении, когда он достигнет означенного уровня организации».[36]Многочисленные наблюдения за ходом проводимых психоанализов позволяют мне утверждать, что самую раннюю защиту Эго устанавливает, чтобы обезопасить себя от двух потенциальных угроз: от собственного садизма, направленного на себя же, и от ответных атак объекта. Эта первичная защита согласуется с уровнем садизма и жестока по природе своего происхождения, она принципиально отличается от позднее формируемого отрицания. По отношению к собственному садизму, как правило, она использует вытеснение, а в отношении объекта напрямую применяется разрушение. Садизм воспринимается, как источник все большей опасности, не только потому, что открывает доступ проявлениям тревоги, но и потому, что субъект чувствует себя уязвимым перед возможными атаками тем же оружием, что использовал он сам для разрушения объекта. Объект, в свою очередь, тоже превращается в источник угрозы из-за ожидаемых ответных нападений — репрессий, то есть возмездия. В итоге Эго, пока еще недостаточно развитое на данном этапе, вынуждено решать задачу, с которой просто не в силах справиться — попытаться совладать с самой острой тревогой, какая только может быть.
Ознакомительная версия. Доступно 7 страниц из 31
