Книга История об офортах - Станис Фаб

За 22 дня до судебного процесса

Вигдор и Марианна договорились встретиться в городском саду на набережной речки Лесовки. По вечерам здесь играл оркестр. Как-то по-живому, по-особенному звучал духовой на берегу реки. Кто хотел, танцевал, кто-то просто слушал старинные вальсы и марши, наслаждаясь речной прохладой.

Вот сюда он и позвал Марианну. Ему очень захотелось увидеть ее, и если она не будет против… потанцевать.

Приглашение потанцевать под музыку духового оркестра в центре шумного города должно было звучать по крайней мере оригинально.

…Марианна пришла ровно в семь, как и договаривались. Он любовался ею уже издалека. Она шла той особой походкой, в которой было все: женская грация, обаяние, словом, все прелести, которые есть в каждой молодой особе. Вигдор непроизвольно подумал, что на такой он мог бы жениться сразу, без «изучения и притирания». «Легковесный тип», – поставил он сам себе диагноз, но это было так, для формы.

Она подошла, и он опять же не запланированно «чмокнул» ее в щечку, как старую знакомую, с которой давно не виделись. И она не рассердилась, а тем более не обиделась, потому что произошло все как-то непроизвольно и само собой. Обижаться или сердиться на такой знак внимания, здесь, в «танцующем» сквере, было бы совсем неуместно.

Странно, он второй раз видит Марианну, но вдруг стал прислушиваться к себе. Так сказать, вызывать внутренний голос, который должен был подсказать ему, все ли он делает так, как надо.

– У вас сегодня получился длинный день. Если вы начинаете работать в 10, то получается девять часов! Совсем не бережет государство культуру.

– Что вы, бережет, еще как! Обычно в пять я уже свободна, но нынче в гости пожаловал отпрыск художника Спицына Федор. Вот пришлось задержаться.

– Да вы что! Спицын нынче в моде. То мы пожаловали с Селиной, теперь вот родня. Впрочем, сыну полезно время от времени отцовское творчество изучать. Так что визит вряд ли удивителен.

– Все удивительно, Вигдор Борисович, все!

– Марианночка, а давайте попробуем на ты. Прошу вас, поверьте, в этой моей просьбе нет ничего предосудительного. Пусть будет просто Вигдор. Сделайте мне одолжение.

– Хорошо, господин писатель. Я попробую. Вигдор Борисович! – Марианна рассмеялась. – Сейчас потренируюсь: Вигдор, Вигдор, Вигдор. Ух, непросто как.

– Так что вас удивило в визите Федора?

– Понимаете, с Федором мы еще недавно, ну как бы это точнее сказать, не то что бы встречались, но дружили. Он был очень хорошим, добрым, понимающим человеком. А примерно год назад его как будто подменили. В один момент – раз и все – другой Федор. Что произошло, не знаю. Могу только догадываться.

– Может быть, причина вы?

– Если бы! Допускаю, что любое расставание – тяжелая история, с этим сложно смириться, но можно жить, искать «своего» другого человека. Но в том-то и дело, оказалось, что я для него была лишь симпатичным «хомячком», игрушкой, которая сегодня интересна, завтра менее, после завтра более.

Понимаете, Федор – художник способный. Не выдающшийся. Нет, и даже не очень оригинальный, что так распространено среди сегодняшних новых. Но основа для движения вперед явно была. На одной из выставок молодых он представил свои работы. А жюри, представьте себе, даже не попыталось оценить его творчество. Просто посмотрели при общем обходе и все. И ни полслова автору.

Я попыталась тогда успокоить его, убедить, что нужно еще много работать, что в нем есть искорка таланта.

…Никогда не забуду этого его взгляда. Он так презрительно оглядел меня, вот так, сверху донизу, и тихо сказал «цыц». Как будто я и есть источник всех его бед.

В общем, мы расстались, не успев крепко подружиться. Мне рассказывали, что он стал гулять, выпивать и даже дебоширить. Получается, он сдался, сдался с первого раза, не захотел постоять ни за себя, ни за свое творчество… – Марианна сделала паузу. – Да и за меня тоже. Одна выставка, одна первая неудача и все. Сломался! Мне очень жаль Федора. Не без способностей. Ой, да что ж я так разболталась, не мое это дело.

– Нет, нет, Марианна, интересно. Слушать вас интересно.

Девушка внимательно посмотрела на Вигдора.

– Я же не сказала ничего особенного, вы явно пытаетесь сделать комплимент.

– Пытаюсь, но, видимо, не получается.

– А вы женаты, Вигдор Борисович? – в лоб спросила Марианна.

– Вигдор Борисович не женат.

– Правда?

– Истинная.

– Мне мама, когда жива была, запретила с женатиками встречаться. «Неча говорит, Марьянка, смуту за собой сеять». А я бы и не поверила, что вы без семьи.

– Верьте.

– А я тоже, представьте себе, «одинокая гармонь», – рассмеялась Марианна. – Это моя соседка, профессорша из университета, так сама себя называет. Вся жизнь была отдана общественным наукам. Теперь вдруг оказалось, что политэкономии социализма нет и быть не может, и философия марксизма штука выдуманная. История КПСС, «разумеется» сказочная страна, в отечественной истории все переврали и сами же запутались. Ну вот и осталась моя профессорша без науки и теперь считает, что «одинокая как гармонь».

– Жаль вашу общественницу. Когда рушатся надежды, всегда легко потеряться.

– Ой, вы прямо как Федор заговорили. Вы уж извините, я опять про него вспомнила. Он такой загадочный пришел, сказал, что скоро все изменится и он женится на мне. Уморил…

Марианна так искренне засмеялась, что Вигдор поверил – свадьбы точно не будет.

– Нужна мне его женитьба.

– А что, наследник известного художника.

– Вот-вот. Он и пришел на папины картины посмотреть. Ну прямо как вы тогда, один к одному. И когда до портрета Веры Засухиной дошли, он, знаете, совсем изменился в лице. Паясничать перестал, показушная веселость вмиг улетучилась. Он долго стоял перед полотном. Отойдет, опять подойдет, словно не картину, а холст изучал. Я даже испугалась, не сотворил бы чего с работой отца. Потом задвинул ее и: «Хорошая работа, коллекционная». Видно, что-то такое увидел в работе отца, чего мы не разглядели. Я пыталась поспрашивать, мне как искусствоведу очень интересно, но он только-то и сказал: «Только непонятно, что он любил сильнее – эту женщину или свою любовь».