– Что там? – без особого интереса спросил Миронов, стараясь унять дыхание и вытирая грязным рукавом телогрейки пот с лица. – Не сплю я. Просто помру сейчас, и все.
– Поздно помирать, брат, – мы уже на месте! Вон он – хутор наш…
Серенький рассвет купал в белесом холодном тумане опушку леса, небольшой луг и несколько построек – таких же унылых, как и наступавшее осеннее утро. Огород с заросшими холмиками пустых грядок, сырая темная пашня с разбросанной засохшей картофельной ботвой, да и сами постройки странным образом не радовали встречей с человеческим жильем, а наоборот – наполняли душу ощущением запущенности и тяжкой нищеты, возможно – подумалось Миронову, – из-за того, что буквально на всем здесь лежала печать запустения и острой тоски по мастеровитым мужским рукам. Любой дом без хозяина – сирота, а на хуторе, судя по всему, хозяина не было давным-давно.
Прохоров несколько минут рассматривал дом и постройки в бинокль, потом негромко скомандовал:
– Яровец, проверь! Только осторожненько, не дури и не перепугай там никого. Пароль помнишь?
– Так точно, товарищ лейтенант, все помню, даже и не сомневайтесь, – всматриваясь в неясные очертания дома, сержант поправил на плече ремень автомата и направился к хутору. – Все будет аккуратненько, как в аптеке! А ежели чего такого, так не забудьте потом хорошенько помянуть геройского сержанта Яровца…
– Помянем, даже и не сомневайся, – беззлобно усмехнулся Прохоров. – Балабол. Всем боевая готовность номер один! Мало ли чего там.
Через десять минут разведчики облегченно выдохнули – Яровец появился на крылечке и приглашающе махнул рукой: мол, все чисто, добро пожаловать в апартаменты!
«Апартаменты» мало напоминали царские палаты: всего лишь небольшая комната и крохотная кухня. Большую часть дома традиционно занимала русская печка, давно мечтавшая о свежей побелке. Явно скучающие по метелке и влажной тряпке затоптанные полы, закопченные стены, небогатый набор деревенской мебели, состоявший из табуретов, дощатого стола и деревянных лавок – все убранство дома красноречиво говорило о том, что живут здесь точно не бояре или богатые купцы первой гильдии. Единственными украшениями дома были темная икона в красном углу с потухшим огарком церковной свечи перед образом и старые ходики на стене, монотонно отстукивающие тоскливые минуты и часы – а какими они могли быть еще в таком доме, да еще когда и война кругом…
– Здравствуй, хозяюшка! – Прохоров сначала оценивающе обвел взглядом внутреннее убранство жилища, сочувственно цыкнул зубом и уж потом извиняющимся тоном продолжил, обращаясь к полноватой женщине неопределенного возраста, настороженно и недружелюбно посматривавшей на незваных гостей: – Ты сильно-то не серчай, мы долго у тебя не пробудем. Подсказали нам добрые люди, что ты можешь с человечком со станции свести, так?
– Может быть, и так, – женщина вытерла натруженные темные руки застиранным фартуком, недоверчиво глянула исподлобья. – Этот… пароль вы правильный сказываете, на немчуру вроде не похожи. Мое дело маленькое – встретить, проводить, вопросов лишних не задавать. А с человеком сведу. Только пришли вы больно уж не вовремя – ко мне нынче полицаи местные обещались быть. Самогонку я для них делаю. Коли не побрезгаете, могу и вам баклажечку налить. Она у меня ядреная и что слеза – лучше любой казенки с сургучной головкой. Вот только на закуску нет ничего – сами одной картохой, считай, давимся. Да и той не вволю…
– Угостишь – не откажемся, – покладисто улыбнулся лейтенант, только сейчас заметивший на печке две изнывающих от любопытства детских рожицы, подглядывавших за разведчиками из-под старого, драного одеяла. Прохоров подмигнул ребятишкам и снова обратился к женщине: – Твои? Не бойся, мы вас объедать не станем – что ж мы, фашисты какие… Так что с человечком-то? Когда ты нас…
– Командир, – хлопая дверью, в дом вбежал оставленный в боевом охранении Ахатов, – там к хутору телега едет. И полицаи – трое! Что делать будем?
– Телегу лошадь тащит? – усмехнулся лейтенант, хотя в глазах его сейчас не было и тени улыбки.
– Так точно, лошадь! Так что с ними? Они ведь прямо сюда правят – шум поднять могут.
– А вот шума нам не надо, – Прохоров предупредительно поднял указательный палец и, твердея лицом, распорядился: – Одного – что постарше и посолиднее – сюда. Остальных… Дукин, давай с ним!
…Вислобрюхая лошаденка с давно не стриженными хвостом и гривой лениво шлепала копытами по грязной дороге и, то и дело подгоняемая вожжами и матерными возгласами возницы, с усилием тащила телегу, на которой расположились трое мужиков в разношерстной полувоенной одежде с белыми повязками вспомогательной полиции на рукавах. Лишь старший, щеголявший в черной тужурке и напяливший на голову кепи немецкого гренадера, мог с натяжкой сойти за военного, двое же остальных напоминали обычных колхозников, едущих с поля. «Колхозники» были вооружены немецкими винтовками, а у старшего на коленях покоился автомат.
– Ох, счас по стакану под огурчик, Надька картошечки чугунок сварит, – мечтательно сказал возница и хлестко ударил вожжами лошаденку по крупу: – Да шевелись ты, тварь рыжая! Спишь, падла!
– По стакану примете и в сарай на часок завалитесь, ясно? – глаза старшего маслено блеснули, и похабная улыбочка тронула узкие губы. – А еще лучше на два! Не один хрен, где вам дрыхнуть, дармоедам? А мы с Надюхой пару песен споем… про любовь. Увижу, что подсматриваете, – урою обоих и в болотине утоплю!
– А как начальство спросит, что скажешь-то?
– Скажу, что к партизанам, твари, убегли! И мамашку твою в тот же день на сук вздернут, понял, придурок? Так что, ребятки, шутить со мной не надо, не советую. И вот еще что…
Договорить старший так и не успел. К телеге метнулись две тени и уже через мгновение один из полицаев, получив от Дукина страшный удар прикладом автомата чуть ниже и сзади левого уха, затих навсегда. Второго Ахатов неуловимым движением схватил за волосы и резко дернул голову назад, после чего коротким махом клинка перехватил открывшееся горло от уха до уха. Старший за короткие секунды расправы с его подчиненными не сделал ни малейшей попытки воспользоваться своим автоматом – наоборот, он поспешно вскинул руки и скороговоркой заявил:
– Гитлер капут! Мужики, я свой! Свой! Я по заданию…
– Давай в избу, свой, – Дукин подтолкнул полицая в спину, – там разберемся! Автоматик-то отдай… И дурить не вздумай, гнида фашистская, а то враз головенку откручу! Пошел!
В дом полицай вошел уже со связанными за спиной руками. Опасливо осмотрел разведчиков, на всякий случай буркнул «Здрасти вам!» и тут же торопливо заговорил, обращаясь к хозяйке дома, нервно теребившей фартук:
– Надюха, ты это… Скажи товарищам, что свой я, свой! В плен я, раненый, без памяти, попал, а там они силой в полицию записали. За мной ничего нет, не убивал я никого! И Надьке вот с ее ребятами помогал чем мог! Ты скажи им, Надежда, Христом богом прошу! А знаю много, товарищ командир, я вам еще сильно пригодиться могу – и проведу, куда захотите, и все-все сделаю! Мужики, только не убивайте – я ведь свой, наш, советский!
