Голова у нее раскалывалась и в глазах щипало, когда она вытянулась на кровати, чтобы дать себе отдых. В том подавленном состоянии, в каком она пребывала, ей отчаянно не хватало Луиса… чтобы он поддержал ее и утешил. Чтобы он любил ее.
«Завтра, — пообещала она себе самой, глядя в темноту, — завтра мы поедем к реке».
Но для Эми и Луиса никакого «завтра» уже не было.
У высокого парадного окна отцовской библиотеки стоял Бэрон Салливен, его душили злоба и мстительное нетерпение. Он провожал взглядом тележку, которая удалялась от дома по длинной подъездной аллее, оставляя позади себя облако пыли. Лошадьми правил Педрико; позади него сидели Магделена и Роза.
Бэрон отослал всех троих в Сандаун, поручив им развезти по разным домам корзины со снедью, оставшейся от поминок. Он не хотел, чтобы слуги путались тут у него под ногами. Ему предстояло свести кое-какие счеты.
Бэрон высвободился из черного траурного сюртука, сорвал с шеи галстук, расстегнул жесткий белый воротник и закатал рукава рубашки. Он велел Лукасу, чтобы тот принес ему моток крепкой веревки и пастушеский кнут, который всегда хранился у него под кроватью.
Пока Лукас торопливо выполнял полученные от брата инструкции, Бэрон снял с вешалки потертый отцовский ремень с пистолетами и вынул из кобуры украшенный резьбой шестизарядный «Роджерс и Спенсер». Зарядив пистолет, он засунул его за пояс своих темных брюк.
Вернулся Лукас, и Бэрон небрежно повесил смотанный черный кнут и веревку себе на левое плечо, а потом взглянул на брата.
— Другого такого случая у нас не будет, — решительно заявил он, и его голубые глаза холодно блеснули. — Давай-ка спустимся и потолкуем по душам с полукровкой.
Лукас вполне одобрил этот план:
— Сдается мне, ты уже кое-что припас в уме для мальчика-любовничка.
Уже на пути к выходу из библиотеки Бэрон бросил через плечо:
— Это точно, что припас. Предложение убраться вон из Орильи. — Он направился к лестнице. — Но сначала я хочу послушать, как он будет исповедоваться в своих грехах.
В восточном патио не было никого, кроме Луиса. Его черный пиджак от костюма был переброшен через спинку ажурного металлического стула, а сам он в белой рубашке, расстегнутой на груди до пояса, лежал на мягком желтом шезлонге. Откинувшись на спину, заложив руки под голову, он предавался грустным размышлениям; кончался октябрь, и все выглядело чрезвычайно уныло, хотя солнце и светило вовсю. Мрачный и подавленный, он отчаянно стремился к одному: получить возможность поговорить с Эми.
То был понедельник, а они не были наедине с пятницы. В пятницу вечером он видел ее в обществе Тайлера Парнелла. Неужели она его обманывает?
Краешком глаза он успел уловить какое-то движение и резко повернул голову. Быстро, как кошка, он вскочил — и увидел приближающихся к нему братьев Салливен. Выражение холодных голубых глаз Бэрона не сулило Луису ничего хорошего, это было очевидно.
Его высокое тело напряглось, темные глаза блеснули, и он поинтересовался:
— Что вам угодно?
Беседа оказалась короткой.
Выхватив пистолет и направив его прямо в грудь Луису, Бэрон ответил:
— Чтобы ты немедленно — и навсегда — убрался из Орильи. Начиная с этого момента все совершалось столь быстро для разговоров не оставалось времени. Лукас стремительно метнулся вперед и толкнул Луиса к выходу из патио с такой силой, что Луис потерял равновесие. Он споткнулся о белый металлический столик, который от этого свалился вместе со всем, что на нем стояло. И хрустальный кувшин с водой, и стаканы, ударившись о грубый кирпичный пол, разбились вдребезги.
Приземлившись среди осколков стекла, Луис порезал ладони и лицо.
Но он этого даже не почувствовал.
Не помня себя от негодования, он вскочил на ноги с ловкостью акробата и бросился на Лукаса с поднятыми кулаками, игнорируя направленный на него ствол пистолета. Ему удалось двинуть Лукаса прямо в подбородок, но это весьма напоминало попытку мелкого насекомого ужалить медведя-гризли. Разъярившись, Лукас обрушил мясистый кулак на левую скулу юноши, и тот снова растянулся на полу.
Луис почувствовал вспышку огненной боли у себя в голове. Как ни был он ошеломлен, он попытался подняться на ноги, и в этот момент из дома торопливо вышел дон Рамон, услышавший шум потасовки.
Дон увидел, как жестокий удар Лукаса сбил Луиса с ног; увидел Бэрона с пистолетом в руке, с веревкой и смотанным кнутом на плече. Его обуял ужас, и он попытался образумить осатаневших братьев, умоляя их пощадить его единственного сына. Он был немедленно наказан за непрошеное вмешательство, получив резкий удар тыльной стороной руки Лукаса, пришедшийся ему в лицо. Из рассеченной губы Дона хлынула кровь. Он качнулся назад, но усилием воли заставил себя удержаться на ногах. Он видел только одно: нацеленный пистолет. И обратился к Бэрону, взывая к его здравому смыслу. Бэрон не стал слушать.
Схватив Дона за руку, он просто отшвырнул его чуть ли не на половину длины патио. Дон Рамон налетел на упавший столик, ударился головой об острый угол железной столешницы и рухнул на кирпичный пол. Забыв о собственной боли, Луис кинулся к неподвижному отцу.
Яркая струйка крови вытекала из-под седой шевелюры Дона, остановившийся взгляд его зеленых глаз был лишен всякого выражения. В безумной надежде Луис попытался нащупать пульс на шее отца. Но пульс отсутствовал.
Дон Рамон Рафаэль Кинтано был мертв.
Не долее мига длилось оцепенение, охватившее потрясенного Луиса. Бессмысленное, жестокое убийство его отца пробудило в юноше бешеный гнев. Его гладкое темное лицо являло собой настоящую маску ярости, когда он ринулся в атаку.
Он устремился не к Лукасу, а к Бэрону. Подобно опасному хищнику, вырвавшемуся из клетки, он атаковал врага с такой скоростью и убийственной силой, что Бэрон даже не сообразил выстрелить из пистолета — настолько растерялся от страха. Зажатый в могучих объятиях, словно в железных тисках, не имея возможности пустить в дело бесполезный теперь пистолет, Бэрон не мог ни охнуть, ни вздохнуть. Он был уверен, что этот ополоумевший индеец прикончит его, прежде чем Лукас придет к нему на выручку.
— Ах, будь ты проклят! — прорычал Бэрон, с трудом переводя дух, когда его братцу удалось оттащить Луиса.
Лукасу и самому как следует досталось, прежде чем он сумел одолеть Луиса. Однако в конце концов он все же лишил взбешенного юношу возможности сопротивляться, навалившись на него всей своей медвежьей тушей, локтем одной руки сдавив ему шею, а другой рукой завернув за спину левую руку индейца.
Все еще не вполне оправившись от страха, пережитого им в ту минуту, когда смерть, казалось, дохнула на него, Бэрон с ненавистью уставился на поверженного Луиса. Он подошел поближе и ровным холодным голосом произнес:
— Ты за это заплатишь. — Затем, обращаясь к брату, предложил: — Давай-ка оттащим его к воротам.
