Алкаш послушно кивает. Он неожиданно протрезвел; у меня такое впечатление, что сейчас он соображает едва ли не лучше меня.
Хозяин возвращается, теперь все на месте, и я кричу как оглашенный:
— Сюда вошел какой-то тип лет тридцати, на нем было темное пальто, все произошло мгновенно, никто ничего не успел понять, он выстрелил в этого и удрал.
Молчание.
Я, конечно, совершаю глупость.
Но все дружно кивают.
Велю хозяину вызвать полицию. Ну вот, теперь-то я уж точно последний дурак. И зачем только я вмешался в эту идиотскую историю?..
Я закрываю глаза и сажусь на пол.
Когда они вошли, я испугался по-настоящему. Каждый из нас имел все основания расколоться, не участвовать в этом бессмысленном розыгрыше.
И все-таки…
Все-таки мне довелось стать свидетелем невиданного спектакля. Я пережил уникальный момент. Невероятный. Против всякого ожидания, они все в один голос рассказали одно и то же, слово в слово. Не колеблясь ни секунды. Полицейские приняли эту версию глазом не моргнув. Маленький театрик преподал мне потрясающий урок. Люди, которые даже не знали друг друга. Не были связаны никакими общими интересами. Наверное, я ничего не понимаю в жизни.
Санитары выносят тело. Инспектор записывает приметы убийцы и велит хозяину прийти завтра в комиссариат. Обычная процедура. Дело едва открыто, а кажется, что уже положено в архив. И всего-то какой-нибудь час на расспросы.
— Ну ладно… Думаю, это все, — говорит инспектор, устало направляясь к выходу. Ему, как и всем нам, хочется скорее добраться до постели.
Но в этот миг чей-то голос — монотонный, негромкий — окликает инспектора.
— А почему вы не спросили, что видел я?
Макс.
Полицейский оборачивается.
— Разве вас не допрашивали?
— Нет.
Чего он хочет? Я, например, тоже о нем начисто забыл. Ни одной секунды не думал о нем.
— Я изложу дело вкратце: перед вами разыграли целый спектакль; здесь произошла стычка между двумя молодыми людьми, самое большее, семнадцати лет, и хозяином; он выстрелил, парни сбежали, тот человек был пьян и попытался обчистить кассу, та парочка и девушка дали ложные показания, а вот этот придумал фантастическую историю и вовлек в сговор всех присутствующих. Неизвестно зачем, но все они ему подчинились.
Комиссар изумленно таращится на него. Мужчины и женщины в отчаянии хватаются за голову. А я…
А я снова вижу нас обоих, четверть века назад, упивающихся мечтами о светлом будущем человечества.
Максимилиан пристально смотрит на меня.
В его взгляде нет ни проблеска стыда, ни намека на сознание вины. И я уверен, что в это мгновение он находится в полном согласии с самим собой.
— Вы же знали, Жорж. От меня бесполезно требовать лжи.
Мне вспоминаются все эти громкие слова.
ПРАВДА. ИСТОРИЯ. ЭТИКА. КОМПРОМИСС.
И внезапно на меня снисходит умиротворение.
Макс меня не предал.
Он всего только порвал со мной.
Полицейские ведут меня к машине. Перед тем как сесть в нее, я последний раз оглядываюсь на него. И кричу без всякой злобы:
— Ты последуешь за мной, Максимилиан! Ты последуешь за мной…[25]
Дверца лязгает резко, как нож гильотины.
ДВА ГЕРОЯ В БЕСКОНЕЧНОСТИ
— Стачис… статис-тические данные свидетельствуют, что шестеро французов из десяти используют в обычной речи всего 1500 слов…
— Ну и?..
— Скажи, Бике, а что это за штука такая — стачис… статис-тические данные?
— Кончай называть меня Бике![26]Во-первых, выбрось на фиг эту газетенку, у тебя от чтения только башка разболится. Во-вторых, я тебя сто раз просил сминать пустые пивные банки, чтобы не путать их с полными.
И зачем я только это сказал… Он привстал с заднего сиденья, ухватил свою банку из-под Heineken, стиснул ее в мощном волосатом кулаке и в один миг превратил в плоскую зеленую аскариду. Которую и швырнул в море песка, скрипевшего под нашими колесами. И какого хрена я забыл на сиденье эти «Виллербанские ведомости». С Гробером никогда не знаешь, откуда на тебя свалится опасность. Последний раз это случилось, когда я оставил его один на один с морскими ежами.
— Статистические данные, — объявил я, свернув на красивую прибрежную полосу, — это расчеты, которые объясняют нам, как устроен мир. То есть это исследования, основанные на опросах населения. Например, таким образом можно узнать, что один француз из трехсот рождается дауном.
— Но как же это можно подсчитать, Бике?
— Достаточно увидеть твою морду в битком набитом вагоне метро. Не смей больше называть меня Бике! При этих подсчетах используют чертову уйму всяких трюков. Вот тебе, небось, случалось играть в спортлото? Ну так теперь уже доподлинно известно, что у тебя имеется всего один несчастный шанс из нескольких миллиардов угадать шесть верных номеров.
Мой пример явно поразил его, потому что вслед за этим последовало долгое молчание, такое глубокое, что я явственно слышал, как у него в башке скрипят шарики, осваивая эту неприятную истину. Потом он огорченно сказал:
— Значит, эти стачис-тистические данные говорят, что я никогда не увижу пальмовые рощи, чьи прихотливые тени кружевом ложатся на животы вахине.[27]И, значит, из-за этих ста-чис-тистических данных я никогда не нырну в теплые воды южных морей, чтобы собирать кораллы и ловить мероу.[28]И это они будут виноваты, если мне никогда не доведется попробовать Welcome-коктейль с Кюрасао, поданный в кокосовой скорлупе официантом в белой куртке? Вот оно что такое — эти стачистистические данные!
Изливая на меня этот поток речи (категорически не сочетавшийся с обычным лексическим потенциалом Гробера), он возил по взмокшему лбу, в такт своим словам, запотевшей от холода пивной банкой, только что извлеченной из сумки-холодильника.
— Я гляжу, ты начитался рекламных проспектов. Не переживай, ты ведь все равно боишься летать на самолетах.
— Да, я боюсь летать на самолетах.
Ну вот, именно в этом случае статистика нам и доказывает, что ты круглый дурак, потому что у тебя всего один шанс из нескольких миллиардов попасть в авиакатастрофу. То есть можно сказать, что у тебя так же мало шансов выиграть в лото, как разбиться, выпав из самолета. И все-таки играть ты играешь, а летать не летаешь. Скажи, где тут логика?
