— Да.
— Довольны?
Она взглянула на него.
— Как, черт возьми, вы узнали, что я собираюсь писать эту лекцию?!
— Я же сказал, что знаю вас…
— Вот именно! Поэтому я здесь. Сначала Пруст, потом пломбир с двойным шоколадным соусом, теперь вот Вирджиния Вулф: это уже перебор. Кто вы и чего от меня хотите?
Он удивился такой прямоте. Разве застенчивая и прекрасно воспитанная Алина не должна была пугаться и краснеть? Возможно, только я способна понять: они были вместе. Накануне вечером, когда Орланда в бешенстве выбежал из ресторана и помчался на улицу Флоренции, Алина внезапно вышла из себя, отпустила вожжи и поставила на место вещавшего Шарля. Мы знаем, что их объединяет: Орланда дает Алине силу. Она держала его — слабого и беспомощного — в тайниках своей души, но, вынырнув на поверхность, он одерживает одну победу за другой, уверенный в себе, как ребенок, чье доверие к миру ничем пока не отравлено. Люсьен стал очень красивым парнем с тех пор, как ходит с чистой головой и перестал грызть ногти. Крупный рот, широкие плечи, прямая спина (он сбросил «с закорок» мамашу Лефрен!), узкие бедра — не говоря уж о том, что другая мать, госпожа Брассанс, запрещала даже называть вслух! — все это создано для того, чтобы нравиться: и все-таки не стоит думать, что выбор был случайным. Алина, конечно, как воистину приличная женщина, заявит под присягой и положа руку на сердце, что не поднимала глаз от книги, — не станем сообщать ей, что она клятвопреступница. Для того чтобы оценить мужчину, достаточно одного взгляда, а в «Европе», перед разделением, она правила бал, и она увидела Люсьена. Краем глаза — это правда! — и на долю секунды, так что даже не успела покраснеть. А теперь она идет рядом с молодым человеком — и он очень даже в ее вкусе! — который вот уже несколько дней преследует ее. Только по природной чистоте (о, счастье, я не такая!) Алина ни о чем не догадывается. Орланда шагает широко и уверенно, он отлично чувствует себя в теле Люсьена — не то что в Алине! Этих двоих объединяет какое-то странное взаимопроникновение. Орланда вдыхает в Алину силу, но для этого нужно физическое касание.
Но мы отвлеклись. Итак, Орланда, скорее всего, знал, что он такое, но имел более чем смутное представление о том, что ему нужно от Алины.
— Не знаю, — ответил он.
Она остановилась, нахмурилась.
— Как вас зовут?
Он на мгновение запнулся.
— Э-э… Люсьен Лефрен.
— Вы как будто не слишком в этом уверены!
— Скажем так: Люсьен — имя моей физической сущности.
— Ага… Тогда как же зовут духовную?
— Раз вы — Алина, я, наверное, мог бы быть Аленом. Но я никогда не любил имя Алина — оно отдает бабушкиным вареньем или кошками тетки-холостячки, так что и Ален — это, пожалуй, не совсем то.
Алина спросила себя: «Что он там такое болтает?» — решила, что все это полная дичь, потом мысли спутались, забуксовали и окончательно потерялись в глубинах подсознания.
— Поэтому, — подвел итог Орланда, — лучше мне остаться Люсьеном.
Однако в промежуток между первой и второй порцией мороженого вместились ложь Альберу, щелчок по носу Шарлю, необъяснимые кошмары и еще очень много всякой всячины. Все это провалилось в глубины располовиненной души Алины, а она не была бездонной пучиной и вряд ли могла вечно хранить столь обременительный груз.
— И чем же Люсьен Лефрен занят в этой жизни?
— А ничем! — весело ответил он. — Несколько дней назад писал глупейшие статьи и откладывал деньги, но теперь все иначе. Он стал другим человеком. Я развлекаюсь.
— Глупые статьи?
Он рассказал про Амурадору.
— Достаточно было просто «положить на бумагу» записанное на пленку интервью — а я не смог. Думаю, я скорее стал бы торговать своим телом — но не пером! — заявил он, с приязнью в душе вспоминая Поля Рено: «Так хоть удовольствие получить можно!»
Молодой человек забавлял Алину. И все-таки: кто еще, кроме Шарля, так хорошо знает Бальзака, что, оказавшись в затруднении, вспомнил алькальда Севильи? А парень продолжал:
— Всего и делов — облечь девятнадцатый век в современную лексику. Идея до противности банальна — наряжает же постановщик Вагнера своих героев в «Гибели богов» эсэсовскими офицерами!
Богов или Нибелунгов? В «Гибели богов» или (что вернее!) в «Золоте Рейна»? Алина вдруг поняла, что снова позволила собеседнику увлечь себя разговором, и попыталась перехватить инициативу:
— Так. Хорошо. Вы знаете Пруста и Бальзака, глупости, творимые с Вагнером, раздражают вас не меньше моего, и все-таки это не ответ на мой вопрос.
— Вам со мной скучно?
— Нет. — Следовало быть честной. — Но это здесь ни при чем. Что вы делали у моей двери вчера вечером и как потом оказались на улице Флоренции?
Орланда колебался. Он и сам не знал, почему так настойчиво преследовал ту, от которой сбежал, но не мог не признать: да, он наслаждается своей новой жизнью, но нечто необъяснимое толкает его к Алине, и это доставляет ему удовольствие.
— Вы не поверите, — наконец сказал он, смеясь.
У этого смеха был привкус неуверенности. Честно говоря, нынешнее состояние духа Орланды описать непросто — чувство удовлетворенности и некоторое самодовольство экранируют более сложные эмоции. Он приблизился к Алине, не имея никакого определенного плана. Интригуя ее двойным шоколадным соусом, он твердо верил, что хочет просто развлечься. Он в первый раз отправился на площадь Константена Менье, сказав себе, что пора проветриться, а накануне вечером вообще не понимал, что делает, — просто бежал и бежал, а потом заснул на тротуаре… чтобы не задумываться. Возможно ли так плохо разбираться в побудительных причинах собственных действий? Или же это сверхнаивность — верить, будто знаешь, куда идешь? Неужели человек, отправляясь купить газету, всегда неосознанно стремится к недостижимому, которое притаилось в темноте и дразнит нас? Андрогины, разъединенные по воле ревнивых богов, мы гонимся за своей утраченной половиной, пытаемся воссоздать первородное единство: где мое другое «я»? что сталось с той восхитительной цельностью, которую я помню, в какой жизни я ее испытал? Разделенные Алина и Орланда тоскуют и хотят воссоединиться: каждый ненавидел другого, когда они были вместе, но, повинуясь воле завистливых олимпийцев, не узнавали друг друга и сражались. Они не понимают, что за подспудное притяжение движет ими, да и я, говоря, что Люсьен показался Алине красавчиком, путаюсь и иду на поводу у здравого смысла, а он, как известно, враг воображения. Истина в том, что каждый из них хочет другого и битва начинается.
Итак, Орланда сказал Алине, что она ему не поверит, а она в ответ пожала плечами.
— Это классическая реплика оборотня и вампира из фантастического фильма: зритель, знающий правду, хихикает и издевается над наивным героем, который не поверит и будет съеден.
